«Радуйся преподобный Серафиме, Саровский Чудотворче!» — так поет теперь Церковь в акафисте Святому угоднику Божию.
Никто не знает и не узнает, сколько дивного совершил Бог чрез Своего «грешного раба», «убогого Серафима»!
«Я, грешный Серафим, так и думаю, что я — грешный раб Божий; и что мне повелевает Господь, как рабу Своему, то я и передаю требующему полезного… Как железо ковачу, так я предал себя и свою волю Господу Богу: как Ему угодно, так я и действую». Так говорил преподобный Высокогорскому строителю Антонию в объяснение своей прозорливости. Но то же самое нужно сказать и про все другие чудеса его: все творил в нем и через него Господь Бог. Нет и не может быть никаких иных объяснений! Да и не нужны они: для верующего чудеса и просты и необходимы, ибо Бог все может; для неверующего же неотразимо остаются факты, дела, которых слишком много, чтобы их отрицать; и которые всякого человека должны заставить задуматься и остановиться в непостижимом недоумении. А для нас эти Божий дела доставляют не только поучение и назидание, но и являются, так сказать, «окнами» в иной мир: через них мы зрим действительно бытие «того света». И радуемся, и утешаемся одному тому, что он воистину есть.
И особенно убедительно и отрадно то, что все эти чудеса совершились почти на наших глазах.
Однажды мне пришлось проезжать из Германии во Францию. На пути я познакомился с одной православной женщиной, хорошей женой и матерью двоих детей. Разговорились о вере. Она в простоте души своей, — хотя была и образованнойженщиною, — сказала, что хотела бы как-либо сильнее и осязательнее убедиться в том, что тот мир действительно существует: она верит, но ей желательно укрепить свою веру; а для этого нужны ей факты.
— Да ведь вы же знаете Евангелие; там столько и таких фактов, каких никогда и не знал и больше уже не узнает весь мир! — ответил я ей.
— Знаю, — сказала она, точно виновато и с недоверием, — но это было… так уже давно.
И я начал рассказывать ей дивные события из сокровищницы церковного опыта последних лет. Она вся тотчас же оживилась и с упоительною жаждою слушала: душа ее только того и искала. После беседы она с благодарною радостью счастливо улыбалась, как нашедшая то, что прежде ей казалось уже почти потерянным. А на другой день, по приезде в Париж, привела ко мне, подобно самарянке у колодца Иакова (Иоан. 4, 28—30), еще других знакомых своих и принесла в благодарность большую корзину плодов.
И это понятно: невозможно не верить тому, что действительно было. Нельзя непредубежденному уму отрицать иной мир, если он сам тысячекратно открывается в одном лишь только святом нашего времени.
Я знал одну молодую девушку-христианку. Однажды она обратилась к своей матери с необычайным упреком за то, что та вместе с няней Александрой научила ее веровать. А теперь эта вера мешала ей грешить; а если и грешит она, то совесть мучает. И она даже завидует тем, которые, как некоторые из ее подруг, тоже грешат, но нисколько не смущаются, думая, что никакого другого мира вовсе нет. Не зная, что ответить в таком случае своей бедной дочери, мать в простоте сказала:
— Что же я могу тебе теперь сделать? Не могу же я говорить, что этого нет, когда я верю, что есть! А уж если тебе так хочется не верить, так это — твое дело: кто мешает!
— Вот вы с няней и помешали. Я бы теперь и рада не верить, да не могу уж.
— Почему? — с недоумением спрашивает в свою очередь верующая мать.
— Потому, что вы про преподобного Серафима так внушили нам (и брату ее) с самого детства, что и забыть нельзя. Да я и сама теперь знаю, что все это было и на самом деле. А главное, не могу уже никак и усумниться, что был сам-то батюшка отец Серафим. А раз он был, значит, это и в самом деле все так и есть: батюшка уж никак не мог врать и придумывать. Вот я тебе и говорю: не могу не верить. Хочу и
не могу: ничего не выходит. И мучаюсь сама, и на вас с нянькой злюсь.
— И слава Богу, — сказала облегченно мать, — лучше уж греши да мучайся, чем к грехам прибавлять самое страшное: неверие; да еще когда знаем, что все это и действительно есть.
Совестливая, но немощная девушка потом прошла очень сложную и мучительную, нехорошую жизнь; но за ее простоту и доброту, а также и за исповедничество веры в «батюшку» Господь пронес ее через все испытания и поставил на духовноправый путь; теперь она с миром и радостью живет и верит, переносит крайнюю нужду (зимовали с мужем в хлеву «с буренушкой» вместе), терпит неизлечимую чахотку; и при всем этом не унывает, а считает себя счастливою. Живет где-то в Азиатской России, — если только еще жива.
Устами этой христианки высказана глубокая, при всей простоте, философская мысль: существование того мира доказывается не какими-либо умозаключениями или нашими чувствованиями и желаниями, а неотразимым самым бытием его или его проявлением, откровением, обнаружением. И тот мир, как и вообще все на свете, познается через непосредственное самооткровение. И сколько же раз открывался он и через преподобного Серафима! Воистину правильно сказала христианская душа: и хотела бы не верить, да не могу, ничего не выходит.
Но пора уж нам насладиться и самым чудным зрелищем Божьих чудес.
И только не знаешь: откуда же начать? Их так много. А сколько незаписанного — один лишь Господь знает это: вся русская земля полна рассказами о чудесах всем близкого и родного «батюшки Серафима». И сейчас он продолжает творить чудеса. Даже — за границей пределов своей страны. Впрочем, для святых нет наших «границ» и пределов: они всем уже принадлежат и везде могут быть. Как Бог — везде: а они — в Боге (Иоан. 17, 20, 23); то и они в Нем везде.
Чудеса с батюшкой начались с самого его детства, как мы знаем: невредимо упал с колокольни в Курске, исцелился от Коренной Иконы Божией Матери, — это еще в миру. В монастыре снова — чудесное выздоровление при ясном участии Пресвятой Богородицы: Она ему являлась всего 12 раз, по его собственным словам. Поразительное пренебесное явление Самого Господа Иисуса Христа в сопровождении роя Ангелов во время служения им литургии в сане диакона… А сколько необыкновенных случаев прозорливости мы видели на всем протяжении его жития! И сколько совершенно невероятного, по-человечески, при создании его любимого детища — Дивеева! Теперь же из многого множества его чудес извлечем главное.
Обыкновенно в прежних житиях его начинались рассказы с случая «угадывания». Начнем с него и мы: и нем видно будет, как необыкновенно «просто» святым творить чудеса. Перепишу прямо из летописи. Чудо — крестьянское, умильное.
«Однажды прибежал в обитель простой крестьянин с шапкою в руке, с растрепанными волосами, спрашивая в отчаянии у первого встречного инока:
— Батюшка! Ты, что ли, отец Серафим?
Ему указали отца Серафима. Бросившись туда, он упал ему в ноги и убедительно говорил:
— Батюшка! у меня украли лошадь, и я теперь без нее совсем — нищий: не знаю, чем кормить буду семью. А говорят, ты угадываешь.
Отец Серафим ласково взял его за голову и, приложив к своей, сказал:
— Огради себя молчанием и поспеши в такое-то (он назвал его) село. Когда будешь подходить к нему, свороти с дороги вправо и пройди задами четыре дома: там ты увидишь калиточку; войди в нее, отвяжи свою лошадь от колоды и выведи молча.
Крестьянин тотчас с верою и радостью побежал обратно, нигде не останавливаясь. После в Сарове был слух, что он действительно отыскал лошадь в показанном месте».
Крестьянин пришел к отцу Серафиму, уже осведомленный о широкой славе батюшки: «Говорят, ты угадываешь». Значит, чудес таких было настолько уже много, что молва о них распространилась и укрепилась в народе давно: в Сарове — прозорливый отец Серафим! И люди, ища милости Божией, потянулись к нему.
Были у него две дивеевские сестры: Акулина и Мария. Вдруг он в сенях и говорит им:
— Посторонитесь, посторонитесь, матушки: ко мне много господ идут!
«А вовсе никого нет, — рассказывает Акулина, — и не видно… Ну, да ведь ему-то издали все было видно; потому что чуть-чуть прошло времячко, минут несколько, а и впрямь много господ-то идет. Мы отошли к сторонке и слышим…
«Вот это, батюшка, моя дочь», — говорит одна. «А это — мой сын, — говорит другой, — благословите ему взять ее, дочь-то, за себя?»
«Нет, нет, — отвечает батюшка, — он должен взять за себя ту, что осталась там; а она выйдет за того, что возле вас тут живет».
И все это батюшка по названьям-то назвал: уж не запомню я местов-то. И как это он все знал, вперед и про всех, — истинно диво, да и только!»
А еще большее диво, когда он за целые десятки лет презирал будущее: жизнь и смерть, бедность и богатство, брак или монашество, и прочее — без конца; заметим еще два случая — для семейных и монахов: оба — поучительные.
«Одна вдова, имевшая троих маленьких детей, тяготясь воспитанием их, очень роптала на свою горькую долю. Наслышавшись же о милосердии отца Серафима, она решила обратиться к нему: испросить благословение и поведать свое горе. Благословив ее, старец сказал:
— Не ропщи на свою участь: скоро кончится твое горе; один будет твоим кормильцем.
Через неделю после этого двое из детей умерли. Мать поражена была неожиданною их смертью и опять пошла к отцу Серафиму… Старец, увидев ее и предваряя речи ее, сказал:
— Молись Заступнице Пресвятой Богородице и тем святым: клятвою детей своих ты много оскорбила их. Покайся во всем духовному отцу твоему и впредь — укрощай гнев свой, чтобы не быть великою грешницею. В последний раз благословляю тебя: только ты прости их».
Пришла к нему в другой раз одна девица, чтобы попросить от святого старца наставление: как ей спасти свою душу? Но не успела она еще и уста открыть, как отец Серафим начал уже сам говорить ей:
— Много-то не смущайся: живи так, как живешь. А в большем Сам Бог тебя научит.
Потом, поклонившись ей до земли, сказал:
— Только об одном прошу тебя: пожалуйста, во все распоряжения входи сама и суди справедливо. Этим и спасешься.
Девушка никогда не думала о монашестве, не могла и понять, о каком распоряжении предсказывал ей старец, поклонившись до земли. А он, прозрев эти тайные мысли ее, прибавил:
— Когда придет это время, тогда вспомните меня.
Собеседница спросила: не приведет ли Бог ей еще свидеться с батюшкой?
— Нет, — ответил он, — мы уже прощаемся навсегда; а потому прошу не забывать меня в своих святых молитвах.
Девушка в свою очередь попросила молиться за нее.
— Я буду молиться. А ты теперь гряди с миром: на тебя уже сильно ропщут.
Действительно, в монастырской гостинице спутницы встретили ее с сильным ропотом за замедление у батюшки. Впоследствии она приняла монашество с именем Каллисты и была игуменией в Свияжском монастыре Казанской губернии: ей-то и поклонился в ноги батюшка и, как уже игуменье, сказал на «вы»: «вспомните»; до этого же и после говорил с девушкой на «ты».
Не менее многочисленны и чудеса исцеления больных. Первое такое, по свидетельству самого отца Серафима, благодатное врачевание проявилось на любимце и безотказном послушнике его Мишеньке, Михаиле Васильевиче Мантурове.
Будучи на военной службе в Лифляндии, он, видимо, простудился и потому вернулся к себе в Нижегородскую губернию в село свое Нучу, в 40 верстах от Сарова, и стал лечиться у докторов. Но болезнь не только не проходила, но даже стала принимать угрожающие размеры: из ног стали уже выпадать кости. Наслышавшись о Саровском подвижнике, Мантуров решил отправиться к нему за помощью. С большим трудом крепостные люди ввели его в сени келии старца. Батюшка вышел туда и милостиво спросил:
— Что пожаловал? Посмотреть на убогого Серафима?
Тогда Мантуров упал со слезами ему в ноги и стал просить исцелить по от неизлечимого недуга.
Тогда батюшка с живейшим участием и отеческою любовью трижды спросил его:
— Веруешь ли ты Богу?
И получив троекратный с силою ответ об искренней и безусловной вере в Бога, святой Серафим сказал:
— Радость моя, если ты так веруешь, то верь же и в то, что верующему все возможно от Бога; а я, убогий Серафим, помолюсь.
После этого батюшка посадил Мантурова близ гроба, стоявшего в сенях его, а сам удалился в келию.
Спустя немного времени он вышел с елеем в руках и приказал больному обнажить ноги.
— По данной мне от Господа благодати, я первого тебя врачую! — произнес он; и помазал святым елеем больные ноги.
Затем надел на них чулки из посконного холста, какие ему принесли н дар посетители — крестьяне, вынес из келии многожество сухарей, всыпал их в полы сюртука Михаила Васильевича, а затем приказал идти с ношею в гостиницу. Мантуров встал и пошел со страхом, но совершенно твердо и не ощущая уже никакой боли. Пораженный и обрадованный чудом, он повернулся обратно к батюшке и, снова бросившись ему в ноги, стал с восторгом целовать их, благодаря за исцеление. Но великий старец, подняв его с земли, строго сказал ему:
— Разве Серафимово дело мертвить и живить, низводить во ад и возводить (1 Цар. 2, 6)? Что ты, батюшка! Это — дело единого Господа, Который творит волю боящихся Его (Пс. 144, 16)! Господу всемогущему да Пречистой Его Матери даждь благодарение!
С этими словами старец отпустил исцеленного, и Мантуров с радостью возвратился в свое имение к супруге Анне Михайловне и сестре своей, молодой девушке Елене Васильевне. Порадовались-порадовались все они вместе, а потом и забывать начали про болезнь и исцеление. Но вдруг Михаил Васильевич вспомнил повеление отца Серафима «благодарить Бога и Пречистую»… А он доселе даже и не подумал об этом в радости и забывчивости. Смущенный, он снова собрался к батюшке. Встретив его, отец Серафим сразу же заговорил:
— Радость моя! А ведь мы обещались поблагодарить Господа, что Он возвратил нам жизнь-то!
— Я не знаю батюшка: чем и как? — в изумлении от прозорливости ответил Мантуров, — что вы прикажете?
Тогда святой старец с особо проницательным взором поглядел на него, точно в одно мгновение презирая все будущее, и весело сказал:
— Вот, радость моя: все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя добровольную нищету!
Не ожидал этого вопрошавший… И смутился… Вспомнил он и об Евангельском богатом юноше (Мф. 19, 22). Пришла ему на мысль и молодая жена, да еще и лютеранки… Необеспеченная сестра, думающая о богатом замужестве… Чем же жить?.. И в растерянном недоумении не знал Михаил Васильевич: что ответить своему благодетелю, а правильнее — Самому Богу?!
Прозорливый старец прочитал все эти мысли ею и прервал сам недоуменное молчание:
— Оставь все и не пекись о том, о чем ты думаешь: Господь тебя не оставит ни в сей жизни, ни в будущей. Богат не будешь, хлеб же насущный всегда будешь иметь.
Горячий душою и сильный верою, решительный бывший воин, Мантуров вдруг изменился в душе и, возлюбив батюшку всем своим сердцем, сказал твердо:
— Согласен, батюшка! Что же благословите мне сделать?
Но мудрый старец, желая испытать пылкого послушника, ответил:
— А вот, радость моя, помолимся: и я укажу тебе, как вразумит меня Бог!
С этим они и расстались на сей раз. Но благодать Божия уже связала их на всю дальнейшую жизнь в деле строения женской Дивеевской обители. Скоро, по благословению батюшки, Мантуров отпустил своих крепостных, продал имение в Нуче, купил небольшой участок земли в 15 десятин в Дивееве и поселился поближе к своему старцу… Знакомые смеялись над ним, как над потерявшим разум; роптала долго жена, совсем не склонная, как лютеранка, к подвигам и недостаткам; но, раз решившись, Михаил Васильевич с беспрекословным послушанием отдался в волю святого старца, а все прочее терпел безропотно, смиренно, молча и даже с благодушием. Особенно трудно было с женою.
«Говорю я, бывало, — сама записала после Анна Михайловна, — ну, можно почитать старца, можно любить его и верить ему; да уж не до такой степени!.. А Михаил Васильевич все, бывало, слушает, вздыхает и молчит. Меня это еще более раздражало. Так вот раз, когда мы до того уже дошли зимою, что не было чем осветить комнату, — а вечера длинные, тоскливые, темные, — я раздосадовалась, разворчалась, расплакалась без удержу. Сперва вознегодовала на Михаила Васильевича, потом — на самого батюшку отца Серафима начала роптать и жаловаться на горькую судьбу свою. А Михаил Васильевич все молчит да вздыхает… Вдруг слышу какой-то треск… Смотрю — Господи! Страх и ужас напал на меня! Боюсь смотреть и глазам не верю: пустая, без масла лампада у образов вдруг осветилась белым огоньком и оказалась полною елея… Тогда я залилась слезами, рыдая и все повторяя: батюшка Серафим! угодник Божий! прости меня, Христа ради, окаянную, роптунью, недостойную; никогда более не буду!.. И теперь, — заканчивает она, — без страха не могу вспомнить этого. С тех пор я никогда не позволяла себе роптать: и как ни трудно бывало, а все терпела».
После она приняла православие и жила и тайном постриге в Дивееве. А Михаил Васильевич окончательно предался батюшке и сделался вернейшим его послушником и любимейшим другом. Потому-то отец Серафим и называл его всегда ласковым именем Мишенька. Так закончилось первое чудо врачевания, окапавшееся столь благодетельным потом для Дивеева; Мантуров сделался беспрекословным исполнителем распоряжений батюшки. Все это знали и смотрели на него, как на самого старца в делах обители. Все это произошло в 1822 году.
При этом вспоминается и другой подобный же случай, и даже более дивный.
Дивеевская сестра Ксения Васильевна, как церковница, пришла в храм Рождества Христова заправлять пред иконою Спасителя негасимую лампаду, по завету батюшки. Вылила она пред богослужением последнее масло, а после увидела, что оно все уже выгорело и лампада потухла. С горестным чувством она стала размышлять, что вот не исполнилось предсказание отца Серафима о неугасимости лампадки, хоти сестры и старались хранить завет его. Так, может быть, окажутся несправедливыми и другие пророчества его об обители? И сомнения в прозорливости святого налетели на душу одной из самых верных и близких послушниц батюшки. Закрыв лицо руками, в печальном разочаровании, Ксения отошла от иконы Спасителя на несколько шагов. Вдруг послышался треск…
«Восклонив голову, — пишет автор Дивеевской летописи, — она увидела, что лампадка загорелась. Подошла ближе к ней и заметила, что стакан лампады полон масла и на нем два серебряных рубля. В смятении духа она заперла Церковь и поспешила поведать дивное видение старице своей, Елене Васильевне Мантуровой. На пути ее догнала одна сестра, с которою был крестьянин, искавший церковницу и что-то желавший передать ей. Крестьянин этот, увидевши Ксению Васильевну, спросил:
— Вы, матушка, здесь церковница?
— Я, — отвечала Ксения, — а что тебе нужно?
— Да вот батюшка отец Серафим завещал вам о неугасимой лампаде; так я принес тебе триста рублей ассигнациями денег на масло для лампады, чтобы она горела за упокой родителей моих.
При сем он назвал имена усопших родителей своих и подал деньги.
Эта сестра, Ксения Путкова, в монашестве Капитолина, — свидетельствует сам автор летописи, Леонид Чичагов, ныне митрополит Петроградский, — была жива еще при составлении летописи, то есть в 1895—1896 годах; «Ксения Васильевна» живет «милостию Божиею до сих пор (1895 г.) в Дивеевском монастыре, на радость и руководство сестрам и на отраду всем приходящим к ней слушать рассказы ее об отце Серафиме. Эта славная молитвенница, по болезни, лежит ныне больше в постели». И следовательно, она сама разъясняла и подтверждала ему рассказанный чудесный случай с маслом и деньгами.
А с самим преподобным отцом Серафимом подобные случаи совершались часто, вызывая в свидетелях изумление, но не удивляя преподобного, как явление обыкновенное и естественное. «Раз, — пишет отец Василий Садовский, — рассказывал мне Михаил Васильевич, — быв у батюшки отца Серафима, они долго беседовали с ним. И во время беседы-то той Михаил Васильевич вдруг видит, что сперва одна лампада пред образом у батюшки сама собою зажглась, потом и другая и обе светло сами собою затеплились. Михаил Васильевич не мог в себя прийти от удивления и даже несколько испугался, — что прозрел в нем батюшка.
— Что ты видишь, батюшка, ты не дивись тому и не бойся: так должно быть, — сказал отец Серафим».
Кроме болезней телесных преподобный исцелял и духовные. Известно уже нам, как он освободил от вражьего искушения припадочную Лебедеву; раньше он не один раз изгонял духа хулы из мучимых им, — например, от пристава И. Ш. Кредицкого, офицера И. Я. Каратаева. Но были случаи и гораздо более страшные.
— Я был свидетелем, — говорит известный уже нам лихачевский крестьянин, работавший в Сарове, а после и в Дивееве, Ефим Васильевич, почитатель батюшки, — как несколько мужчин привели с величайшим усилием к сеням пустынной келий отца Серафима одну бесноватую женщину, которая всю дорогу упиралась, а у крыльца сеней упала и, закинувши голову назад, кричала: «Сожжет, сожжет!» Отец Серафим вышел из келии; и так как женщина не хотела открыть рот, насильно ей влил несколько капель святой воды. Я и все мы увидели, что в ту же минуту из ее рта вылетело как бы дымное облако.
Когда же старец вслед за тем оградил ее крестным знамением и с благословением сотворил над нею святую молитву, бесноватая очнулась и сама начала молиться. Впоследствии, увидев ее в Саровском соборе совершенно здоровую, я спросил, что она теперь чувствует? «Слава Богу, — отвечала она, — теперь я не чувствую прежней болезни».
И после смерти батюшки в Саров привозили бесноватых, ища спасения их от диавольского насилия.
Одна молодая крестьянка Рязанской губернии, Ольга И., мучима была 8 лет: она икала, зевала, теряла зрение и, впадая в исступление, терзала себя, неистово кричала, рвала в клочья свою одежду и т. п. В 1858 году три странницы повели ее в Саров. При приближении к монастырю она упала на землю и решительно не хотела идти далее. Едва могли ее довести силою до обители. Здесь отслужили молебен Царице Небесной и панихиду по отцу Серафиму, а потом повели несчастную на источник преподобного. Тут с ней случился самый страшный припадок. Она кричала: «Что ты меня душишь? Я — силен! Что ты меня вяжешь? Я выйду, выйду!» После этого ее ударило два раза замертво о землю; часа два она была слепою и немою. Наконец злой дух закричал: «Три вышло! Один остался!»
Больную привели обратно в Саров, а потом отправились с нею в Дивеево. За полверсты от монастыря, она снова упала на землю. Несколько раз перевертывало ее, как колесо. Едва к вечеру довели ее до Дивеева. Ночью она все пыталась бежать. Утром повели ее, не говоря — куда, в храм Преображения Господня, алтарь которого сделан из пустыньки отца Серафима, там же хранилась и одежда его. С необычайным трудом несколько человек едва втащили больную в храм. Здесь злой дух стал кричать: «Выйду, выйду, буду молчать!» С распростертыми руками и ногами, с раздувшейся шеей и животом, потащили ее к камню Серафимову, на котором он молился 1000 дней и ночей. Положили на него страждущую, накрыли мантиею преподобного, возложили на нее епитрахиль его, на руки ее надели рукавички отца Серафима; после этого она стала как бы мертвою. Члены ее начали приходить постепенно в нормальное состояние. Через полтора часа она совсем пришла в себя, а потом со слезами стала благодарить угодника Божия за свое спасение. Настоятельница монастыря, мать, Екатерина (Лодыженская), подарила ей портрет батюшки и часть от камня его: и на другой день, после литургии, благодарственного молебна и панихиды по отцу Серафиму, раба Божия Ольга отправилась домой и доселе (пишется в житии Преподобного, изд. 1893 г.) пребывает здоровою, хваля Бога и Святого. И такие чудеса от вещей преподобного повторялись многократно. Монахиня Капитолина (Ксения Васильевна) свидетельствует: «После смерти батюшки много тоже кой-чего осталось у нас после него, родимого. Вся одежда, что была, нам досталась: епитрахили две, нарукавники, шуба, кафтан, камилавка, шапочка. Вот больным-то и надеваем на голову: ну и проходит боль-то. Еще — полумантия, сапоги, башмаки, лапти, рукавицы и топор, и все, все после батюшки. Есть у нас также четки, им самим сделанные из дерева. Так вот, мы на бесноватых-то и надеваем; и много раз случалось: как наденут их (четки) на них-то, они и не смогут выносить их — так и разорвут и бросят, а потом и выздоровеют. Оттого вот много из них потеряно — а уж как бережем!».
Так и до наших дней совершаются чудеса, какие были и в первые дни христианства: «Бог же творил немало чудес руками Павла, — говорится в книге Деяний, — так что на больных возлагали платки и опоясания с тела его; и у них прекращались болезни, и злые духи выходили из них» (Гл. 19,1—12).
Но еще более дивно, о чем нельзя даже читать без трепета, как сила преподобного простиралась на бесов даже в их область ада. Раз сам отец Серафим сообщил о себе следующее:
«Умерли две монахини, бывшие обе игумениями. Господь открыл мне: как души их были ведены по воздушным мытарствам, что на мытарствах они были истязуемы и потом осуждены. Трое суток молился я, убогий, прося о них Матерь Божию. Господь по Своей благости, молитвами Богородицы, помиловал их: они прошли все воздушные мытарства и получили от милосердия Божия прощение».
Или вот — другой случай. Однажды пришли к батюшке два брата-купца. Отец их опился вина и умер без покаяния. Не успели они еще ничего и открыть батюшке, а он сам подошел к ним и обоим вложил в уста по просфоре, но приказал не жевать их, а понемногу глотать, когда они размокнут. Оставив их одних в сенях у гробика своего, преподобный удалился в келию на молитву. А когда вышел, то оба брата были почерневшими, и слезы ручьями катились по лицам их. «Трудно вам было?» — спросил их угодник.
Они сказали: «Так трудно, что едва не задохнулись».
«Вот так-то трудно, — прибавил батюшка, — вырвать душу из рук сатаны опившегося вашего отца, когда и святая Церковь не принимает молитвы за опоиц».
Затем батюшка приказал братьям вылить в память отца колокол и пожертвовать его какому-либо храму, а они именно и пришли просить благословения на эту жертву. За такую дерзновенную молитву враг злобствовал на отца Серафима, иногда явно.
Вот что рассказывает дивеевская сестра Анна Алексеевна. Одна сестра обители (имя ее осталось сокровенным, вернее всего, то была сама она) сподобилась молиться с батюшкой в келии его. Вдруг сделалась там такая тьма, что от страха она упала даже на пол. Когда же пришла в сознание, батюшка приказал ей встать и сказал в объяснение случившегося следующее: «Знаешь ли, радость моя, отчего в такой ясный день сделалась вдруг такая ужасная тьма?! Это — оттого, что я молился за одну грешную умершую душу и вырвал ее из рук самого сатаны; он за то так и обозлился на меня: сам сюда влетел, оттого-то — такая здесь тьма!»
Вот как еще на земле-то сильна была молитва его, а теперь же на небе у Господа все, что ни попросит, может.
Так закончила рассказ свой сестра Анна.
Велика была сила молитвы его в избавление от искушений диавольских и при жизни людей. Сам батюшка рассказывал крестьянину Александру Вавилову из Арзамаса следующий случай. Любимцу его, тоже крестьянину села Павлова Горбатовского уезда, Алексею Гурьевичу Воротилову предстояло великое искушение впасть в смертный грех. Отец Серафим издалека прозрел это и тотчас стал на коленях молиться, чтобы Господь спас его душу от погибельного греха. И Господь исполнил прошение Своего угодника. При свидании старец заметил и самому Воротилову:
— В такое-то время и в таком то месте мы, — смиренно объединил и себя вместе с искушаемым батюшка, — по милосердию Божию, избавлены от ада, за молитвы убогого Серафима.
Другой случай произошел с дивеевскими сестрами. Однажды Ксения Васильевна с иною сестрою пришли к батюшке в монастырь. Отпуская их ночевать в гостиницу, он вслед сказал им презрительно:
— Кто бы к вам ночью ни взошел, — не вставайте, не откликайтесь и не говорите; и не пускайте никого!
Они обещались. Когда сестра заснула, а Ксения тоже собиралась ложиться, в номер к ним вошел неизвестный монах: дверь еще не была заперта. Разговорились: оказалось, он был земляком Ксении и она заслушалась его рассказов о родных и своем селе, забыв заповедь батюшки. И уже позднее вспомнила об этом и постаралась немедленно проводить собеседника. Но за то от сознания греха непослушания и страха перед батюшкой, она проплакала всю ночь. Утром побежала, однако, к нему с раскаянием. Там в это же самое время был и ночной монах; отец Серафим разговаривал с ним любезно. Ксения со стыдом за себя отвернулась. А когда гость ушел, она со слезами бросилась батюшке в ноги и стала просить у него прощения.
— Так-то вот, — наставительно и с укором сказал старец своей «пчелке», — не послушала меня… А знаешь ли, что я ныне всю ночь только за тебя одну молился; и если бы не молитвы мои, — пропала бы ты. Вот как надо осторожно хранить себя: потому ведь вы — глупые; сами не видите и не знаете, как погибаете. Ведь
секунда одна… Ну, да полно, полно радость моя,—добавил он, уже утешая все плакавшую Ксению, — встань: Господь тебя простит.
Ведь теперь ты еще больше моя: ибо я тебя ныне ночью, «аки добычу у льна, из зуб вырвал (Петр. 5,8)».
После она была ужу осторожна; и сама рассказывала о том, как вообще хранил своих овечек от хищных волков отец Серафим. Следующий случай покажет нам, какой гнев Божий может постигнуть человека за один легкомысленный, но опасный соблазн. Сейчас мы будем свидетелями чуда такого наказания в пример всем.
— А как батюшка Серафим не терпел, чтобы кто трогал либо обижал кого из дивеевских! — сообщает Ксения. — Как сейчас помню, — был в Сарове монах Нафанаил, лучший иеродиакон. Келью он имел в монастыре возле самой батюшкиной кельи. Часто требовал к себе дивеевских-то батюшка: не разбирая, бывало, ни дня ни ночи, только и знаем мы: то к батюшке, то от него ходим в Саров или в Дивеево. Придешь, бывало, к нему утром да и стоишь-ждешь:
дверь-то заперта. А Нафанаил-то увидит, выйдет и скажет:
—Что старик-то морозит да морозит вас?! Чего стоять-то? Когда еще дождешься: зайдите-ка ко мне да отогрейтесь!
— Ну, иные по простоте-то и ходили было, слушая его уговоры. И дошло до батюшки!.. И растревожился он и страшно разгневался:
— Как, — говорит, — так он хочет сироточкам моим вредить?! Не диакон же он после этого обители нашей! Нет, нет! От сего времени он не диакон нашей обители!
— Долго повторял батюшка, растревоженный, каким я его никогда еще не видала, ходя по своей келейке… И что же, ведь чудо-то какое! Стал вдруг с этого времени пить иеродиакон Нафанаил, да все больше и больше. Недели через три и выслали его, отдали под начало. Да так и пропал совсем! Вот сколько, сколько раз, за долгую жизнь мою вспоминаю я всегда батюшку: как только кто тронет ли Дивеево или кого-нибудь из нас, дивеевских, то не минует того непременно кончить больно дурно и в беду попадет.
В этом весьма поучительном случае мы видим то же самое распоряжение бесовскими силами, но только с обратной стороны: отец Серафим, подобно Апостолу Павлу, не только мог освобождать людей от власти диавольской, но и «предавать сатане» заслуживших это! (I Тим. 1, 20; I Кор. 5, 5)… Страшна сила святых! Неблагоговейный иеродиакон, за одну возможность толкнуть на соблазн сестер обители и за вольно-дерзкое отношение к «старику», святому угоднику Божию, был, по силе Серафимовой жалобы Богу за «сироточек» его несомненно преданно во власть бесов, и погиб… Помилуй нас, Господи, за молитвы преподобного!
После такой власти над невидимыми и страшными, могущественными во зле силами гораздо меньшим чудом представляется господство батюшки над законами видимой естественной природы. Хотя посторонним наблюдателям это казалось едва ли не самым дивным, но отец Серафим считал такие чудеса для себя как бы вполне обычным явлением: «Ты не дивись и не бойся: так должно быть» — эти слова, сказанные им Мантурову, могут относиться ко всем подобным чудесам, когда неодушевленная природа подчинялась святому, когда он переступал уже законы и времени, и пространства и даже проявлял божественную власть над самою жизнию и смертию. Творческая Божия сила, действовавшая во святых, распоряжалась с свободою над тварью. Лишь падший человек рабски подчинился стихиям мира сего ограниченного, а восстановившие в себе истиный образ Божий, сделавшиеся совершенно свободными от страстей, ставшие «преподобными» Богу вместе с этим восстанавливают в себе утраченное господство над миром. Сам отец Серафим в беседе с Мотовиловым объясняет нам потом следующее об Адаме: «Когда вдунул Господь Бог в лицо Адамово дыхание жизни», то есть благодать Господа Бога Духа Святого, тогда-то, по выражению Моисееву, «и бысть Адам в душу живу», то есть совершенно во всем Богу подобную и такую, как Он, навеки бессмертную. Адам был сотворен до того не подлежащим действию ни одной из сотворенных Богом стихий, что его ни вода не топила, ни огонь не жег, ни земля не могла пожрать в пропастях своих, ни воздух не мог повредить каким бы то ни было своим действием: все покорено было ему как «любимцу Божию, как царю и создателю твари».
Это первозданное и восстанавливается во святых чрез возвращение в них благодати Святого Духа. Так именно совершилось все сие на преподобном.
Мы уже неоднократно видели, как батюшка во время молитвы поднимался над землею: так было при расслабленном племяннике княгини Ш., которого привезли к отцу Серафиму в Саров из Петербурга и лежащим внесли в его келию.
— Ты, радость моя, — сказал ему Угодник, — молись, и я буду за тебя молиться; но только смотри, лежи как лежишь и в другую сторону не оборачивайся.
Больной сначала повиновался, но потом любопытство взяло верх, и он оглянулся на отца Серафима: старец стоял на воздухе в молитвенном положении. От страха расслабленный вскрикнул. Батюшка подошел к нему и сказал:
— Вот ты теперь будешь всем толковать, что Серафим — святой, молится на воздухе… Господь тебя помилует… А ты смотри, огради себя молчанием и не поведай того никому до дня преставления моего: иначе болезнь твоя опять вернется. Больной встал здоровым; но, к удивлению привезших его, ничего не говорил о том, что видел и о чем с ним беседовал батюшка. А после смерти отца Серафима сообщил о случившемся на глазах его чуде.
Такой же случай рассказана и дивеевская сестра Дарья Трофимовна. После смерти родного батюшки его сиротки по вечерам собирались в кружок над горевшей лучиной и делились своими воспоминаниями о виденном и слышанном.
— Я любила слушать, — говорит она. — Принесли на носилках одну больную, всю сведенную. Батюшка тоже не велел ей смотреть на него во время молитвы.
Долго она сидела, поникнув головою, но потом взглянула на него и видит, что он с аршин выше полу, как на воздухе, стоит на коленках с воздетыми ручками и молится. Он, видно, почувствовал это, обернулся и сказал ей: «Ведь я тебе сказал, чтобы ты не смотрела на меня». И тоже велел молчать до смерти его.
Пришла еще дивеевская сестра Анна Алексеевна с тремя другими сестрами к батюшке в монастырь. А он повел их в пустыньку, идя впереди. Сестры увидели, что «чулочки-то у батюшки спустились, а ножки-то какие белые». Отец Серафим, прозрев это, остановился, велел им идти вперед, а сам пошел сзади. «Идем это мы лугом, — рассказывает Анна Алексеевна, — трава зеленая да высокая такая. Оглянулись, глядим, а батюшка-то и идет на аршин выше земли, даже не касаясь травы. Перепугались мы, заплакали и упали ему в ножки; а он и говорит нам: «Радости мои, никому о сем не поведайте, пока я жив; а после моего отшествия от вас, пожалуй, и скажите».
Являлся батюшка в разных местах, отдаленных от Сарова и его пустыньки. Как мы уже знаем, он не посещал Дивеева. Но неоднократно видели его там совершенно непостижимым для человеческого ума образом.
Сестра Мария Илларионовна 30 недель пролежала в постели от нестерпимой боли в голове; и из них 13 недель была совершенно глуха. Молилась она разным святым, призывала и отца Серафима. Но болезнь только усиливалась. Наконец, она изнемогла совсем душою и телом и предалась на волю Божию.
— Однажды, — не помню в какой день, глухая и слабая, я глубоко вздыхая, пролила горячие слезы, — рассказала она потом. — Вдруг вижу, что в келии, где лежала, сделалось светло. Входит батюшка Серафим и говорит:
— Ну вот, матушка, слезы и вопли твои заставили меня прийти к тебе: ты больна и ни в чем не находишь утешения; и вот я пришел.
— Ах, батюшка, отец наш! Ты ли это? А он говорит:
— Перекрестись и говори до трех раз: во имя Отца и Сына и Святого Духа!
— Батюшка, я от слабости не могу и рук поднять, — говорю ему, — и они у меня не владеют!
Тогда он взял обеими руками мою больную тмину, приподнял и перекрестил ее.
Ну вот, матушка, — сказал он, — я, собственно, для тебя и приходил, чтобы исцелить тебя. Головке будет легче; но совсем не выздоровеет.
— Да как же, батюшка, — говорю, — нет, уж исцели до конца.
А он в ответ:
— Нет, матушка, не на пользу нам. Все будет немножко болеть.
После этого явления ко мне батюшки я стала видимо поправляться: голова прошла, но изредка болела.
И сестра Анна Алексеевна рассказывала про свою больную сестру Вариньку, страдавшую падучею немощью, как она пред смертью своею сказала: «Сейчас был у меня батюшка и благословил!»
Но это уже было явление из другого мира, по кончине его… Впрочем, святые еще на земле живут и в ином мире.
Когда мы будем писать о Дивееве, там мы увидим еще более подобных случаев сверхъестественного передвижения отца Серафима.
Подчинялись его молитве и стихийные силы природы. Анна Петровна Еропкина, о коей мы не раз уже упоминали, с любовью записала сама следующее:
«Когда я увидала у него пред святыми иконами толстую восковую свечу, он спросил: что ты смотришь? Когда ехала сюда, не заметила ли у нас бури. Она поломала много лесу. А эту свечу принес мне любящий Бога человек во время грозы. Я, недостойный, зажег ее, помолился Господу Богу: буря и затихла. Потом вздохнув, прибавил: «А то бы камень на камне не остался: таков гнев Божий был на обитель!».
Старица Устинья Ивановна, впоследствии монахиня Илария, вспоминает, что отец Серафим «в стесненных средствах обители всегда говаривал блаженной покойной сестре нашей Марии Семеновне схимнице Марфе о высокой жизни, которую особо против всех любил батюшка».
— Убогий Серафим мог бы обогатить вас; но это не полезно. Я мог бы и золу превратить в злато, но не хочу. У вас многое не умножится, а малое не умалится. В последнее время будет у вас и изобилие во всем, но тогда уже будет и конец всему!
Дивны снятые. Подумать только: вот был же на земле, недавно еще, живой человек, как будто и мы, который смог сказать такие слова: могу и золу в злато… но не хочу только… Кто подобен им из мира сего!
От золота батюшка отказался, — но вот целебную силу своему источнику вымолил у Господа.
А вот что рассказывал об этом событии Саровский иеромонах отец Анастасий. Раз случилось ему быть у батюшки отца Серафима около его колодца. Старец между беседою сказал ему:
— Вот, батюшка, я молился, чтобы вода сия в колодце была
целительной от болезней.
И, действительно, с той самой поры и до наших дней от Серафимова источника совершилось бесчисленное множество чудес.
Расскажем здесь всего одно. У вице-губернатора Костромской губернии А. А. Борзко заболел припадками восьмилетний сын. К физическим страданиям присоединилась еще и настоящая тоска. Родители и доктора не знали чем помочь. В это время (в 1856 году) одна монахиня, Д., подарила им житие преподобного Серафима и сама отправилась в Саров. Родители стали читать книгу. Вскоре ребенок видит сон. Является ему Спаситель в красной одежде, окруженный ангелами, и говорит: «Ты будешь здоров, если исполнишь то, что тебе приказано будет старцем, который к тебе придет». Спаситель исчез; но за ним явился действительно старец, назвавший себя Серафимом, и велел дитяти взять из capoвского источника воды, три дня умываться ею и пить ее.
Проснувшись, ребенок рассказал свой сон сначала няне, а потом и родителям. В недоумении они не знали, откуда бы взять целебной воды. Между тем дитя на другое утро рассказало новый сон: ему явилась на этот раз Божия Матерь с ангелами же и с ласковою нежностью велела послушаться совета отца Серафима. Как раз в это время воротилась из своего богомолья монахиня Д. и запиской сообщила о том матери больного ребенка. К ней письменно же обратились родители с просьбой: где бы достать воды Серафимовой? А она в ответ прислала привезенную ею самою бутылку из источника его. С молитвою родители поступили так, как было указано во сне, и ребенок совершенно выздоровел.
Через 4 года отец с подростком-сыном съездили в Саров поблагодарить батюшку за исцеление. И тогда вице-губернатор собственноручно описал совершившееся чудо.
Мы намеренно выбрали случай с невинным ребенком, которого нельзя заподозрить в измышлениях; а кроме того, и все обстоятельства складывались при этом так, что видна была ясная рука Промысла Божия. Но еще более здесь удивительно, что сам Господь и Богоматерь засвидетельствовали чудесность источника.
А теперь перейдем уже к последним чудесам отца Серафима: к его непостижимой власти даже над жизнью и смертью.
У известного нам А. Г. Воротилова смертельно заболела жена. По глубокой вере в силу преподобного Серафима он немедленно поспешил в Саров. И хотя прибыл он в монастырь в полночь, но тотчас же направился к келии старца. А батюшка уже ожидал его на крылечке со словами: «Что, радость моя, поспешил в такое время к убогому Серафиму?» Воротилов торопливо рассказал о своем горе, прося святых молитв о здравии жены. Но, к изумлению и ужасу, он услышал от батюшки, что болящая должна умереть. Тогда Алексей Гурьевич бросился со слезами к ногам угодника Божия, умоляя его исходатайствовать ей жизнь.
Отец Серафим здесь же погрузился в умную молитву… Воротилов же остался у ног его… Минут через десять батюшка открыл очи свои и, поднимая Воротилова, с радостью сказал: «Ну, радость моя, Господь дарует супружнице твоей живот! Гряди с миром в дом твой».
В тот же час поскакал обратно муж к больной жене и узнал от нее, что она почувствовала облегчение в те именно минуты, когда отец Серафим погрузился в молитву. Скоро она и совсем выздоровела.
Подобный же случай был с И. М. К-м. Отец Серафим ему и его жене дал некую заповедь о воздержании в брачной жизни. При этом он сказал им:
«Если вы этого не исполните, то ты и она скоро умрете». При жизни батюшки супруги исполняли данный им завет, а потом стали забывать его и возвратились к прежним невоздержанным привычкам.
Вдруг муж заболевает полным расслаблением и лишается голоса. Доктор объявляет положение безнадежным. Смерть уже была на пороге: даже губы его помертвели. Вдруг входит врач и рассказывает о своем сне, будто он идет к К., а навстречу ему попадается какой-то старичок, в лаптях, и говорит:
— Ты идешь лечить его? Ты его не вылечишь. И он должен умереть! Но ты скажи ему, чтобы он дал пред Богом какой-нибудь обет — и тогда он останется в живых.
Больной, однако, был еще в состоянии слышать рассказ и мало-помалу понял, что явившийся был отец Серафим; вспомнил и нарушенный им и женою завет его и дал себе обещание взять на воспитание сироту — девицу Надежду. После этого он мгновенно почувствовал облегчение; через несколько минут позвал, как здоровый, жену, все рассказал ей. А на следующий день ходил уже по дому и скоро выздоровел. Сироту они взяли тотчас же к себе.
Но самый поразительный случай власти отца Серафима обнаружился на сестре М. В. Мантурова, Елене Васильевне.
В 1832 году Михаил Васильевич в имении генерала Куприянова, у которого он в это время был управляющим, заболел злокачественной лихорадкой. Отец Серафим вызвал к себе Елену Васильевну вместе с послушницей ее Ксенией Васильевной. Прибыли они к нему в монастырскую келию; и здесь вот и произошла совершенно небывалая беседа между ними.
— Ты всегда меня слушала, радость моя, — начал преподобный, — и вот теперь хочу я тебе дать одно послушание… Исполнишь ли ты его, матушка?
— Я всегда была послушна, — отметила она, — и всегда готова вас слушать.
— Во, во! Так, радость моя! — нос кликнул старец и продолжал: — Вот видишь ли матушка, Михаил Васильеиич, брат-то твой, болен у нас. И пришло время ему умирать… Умереть надо ему, матушка… А он мне еще нужен для обители-то нашей, для сирот-то… Так вот и послушание тебе: умри ты за Михаила Васильевича, матушка!
— Благословите, батюшка, — ответила Елена Васильевна смиренно и, по-видимому, спокойно.
После этого отец Серафим долго и проникновенно беседовал с ней о смерти и о будущей вечной жизни. Елена Васильевна все слушала молча. Но вдруг неожиданно смутилась и произнесла:
— Батюшка, я боюсь смерти!
— Что нам с тобою бояться смерти, радость моя?! — ответил отец Серафим. — Для нас с тобою будет лишь вечная радость!
И простилась Елена Васильевна, но лишь шагнула за порог келии, тут же упала. Ксения Васильевна подхватила ее. Батюшка отец Серафим приказал положить ее в стоявший в сенях гроб, а сам принес святой воды, окропил Елену Васильевну, дал ей напиться и таким образом привел ее в чувство. Вернувшись домой, она заболела, слегла и постель и сказала: «Теперь уже я более не встану».
Так и сбылось. Через несколько дней после соборования и неоднократного приобщения Святых Тайн она скончалась. Пред смертью сподобилась видеть Царицу Небесную и райские селения. А в самый предсмертный момент к ней бросилась Ксения, умоляя ее сказать «Господи ради»: видела ли она Самого Бога?
«Бога человеком невозможно видети, на Него же не смеют чини ангельстии взирати» — сладко и тихо запела Елена Васильевна 9-й ирмос 6-го гласа.
Но Ксения продолжала со слезами умолять об ответе. Тогда умирающая сказала:
— Видела, Ксения. — И лицо ее сделалось восторженное, чудное, ясное… — Видела, как неизреченный Огнь! А Царицу и Ангелов видела просто!
— А что же, матушка, а вам-то, вам-то что будет?
— Надеюсь на милосердие Господа моего, Ксения, — произнесла смиренная праведница, отходящая ко Господу. — Он не оставит.
Затем она распорядилась собирать ее, как бы уже мертвую, чтобы потом сразу вынести в храм.
Сестры начали исполнять приказание. Вдруг она испуганно прижалась к своей послушнице и воскликнула:
— Ох, Ксения, Ксения… Что это какие два безобразные: это — враги, — но тут же и успокоилась. — Ну, да эти вражий наветы уже ничего мне не могут теперь сделать!
После этих слов она совершенно покойно потянулась и скончалась, — во исполнение данного ей великим Серафимом послушания — за брата. Это произошло 28 мая 1832 года, на 27-м году жизни святой девушки.
Преподобный Серафим в самый час ее кончины прозрел духом совершившееся и стал радостно посылать работавших в это время у него сестер в Дивеево, говоря:
— Скорее, скорее грядите в обитель: там великая госпожа наша отошла ко Господу!
Ее похоронили рядом с основательницею общины матерью Александрой.
Все сестры, очень любившие Елену Васильевну, очень горевали и плакали по ней, а больше всех Ксения.
Когда на сороковой день она пришла к отцу Серафиму, то он, утешая любимую церковницу, сказал радостно: какие вы глупые, радости мои! Ну что плакать-то? Ведь это — грех! Мы должны радоваться: ее душа вспорхнула, как голубица, вознеслась ко Святой Троице! Пред нею расступились херувимы и серафимы и вся небесная сила! Она прислужница Божией Матери, матушка! Фрейлина Царицы Небесной она, матушка! Лишь радоваться нам, а не плакать должно! Со временем ее мощи и Марии Семеновны будут почивать открыто в обители; ибо они так угодили Господу, что удостоились нетления. Но, матушка, как важно послушание!
Все это записано духовником почившей, отцом Василием Садовским, а кроме того, подтверждено еще и устными показаниями жившей во время составления летописи очевидца, участницей всех описанных событий Ксенией Васильевной, монахиней Капитолиной.
Наконец упомянем здесь об ответе отца Серафима на заданный ему вопрос. Вера в его сверхъестественное состояние побудила любопытного саровского послушника Тихонова обратиться к нему за разрешением такой задачи, которая превосходит уже всякий ум: не наступает ли конец мира? Когда будет второе пришествие Господа? И «убогий» Серафим с обычной ласковостью и смирением сказал: «Радость моя, ты много думаешь о Серафиме! Мне ли знать, когда будет конец миру сему и наступит великий день, в который Господь будет судить живых и мертвых и воздаст каждому по делам его? Нет, сего мне знать невозможно! Господь сказал Своими пречистыми устами: «О дни том и часе никтоже весть, ни Ангели небесные, токмо Отец Мой един. Якоже бысть во дни Ноевы, тако будет и пришествие Сына Человеческого. Якоже бо бяху во дни прежде потопа ждуще и пиюще, женящеся и посягающе, дондеже вниде Ное в ковчег, и не уведеша, дондеже прииде вода и взять вся, — тако будет и пришествие Сына Человеческого (Мф. 24, 36— 40). При сем старец тяжко вздохнул и сказал: «Мы, на земле живущие, много заблудили от пути спасительного… Но не до конца прогневается Господь, паки помилует. У нас вера православная, Церковь, не имеющая никакого порока».
Правда, в некоторых случаях батюшка упоминал сестрам о пришествии антихриста; но эти указания настолько неопределенны, что о них нельзя творить ничего решительного. Например, сказывал так: «До антихриста не доживете, а времена антихристовы переживете». Но это можно принимать в простом смысле гонений и скорбей, ожидавших впоследствии, а теперь уже сбывшихся на Дивееве. Посему и мы скажем словами святого угодника: нет, сего нам знать невозможно. Однако всем ясно указано Тем же Господом: «Смотрите, бодрствуйте, молитесь; ибо не знаете, когда наступит это время…» Может быть, в наши дни оно уже и «близко, при дверях». Не знаем… Одно несомненно знаем, что это время стало ближе к нам, чем то было при преподобном Серафиме…
В дополнение же ко всем дивным чудесам, давно уже напечатанным и известным, считаем и историческим долгом, а еще более — исповедническим делом, сообщить во славу Святого угодника об одном чуде, молва о коем ходит по России искони, а между тем нигде еще о нем не напечатано. Я слышал об этом чуде от одной старой няни, родившейся еще во времена преподобного Серафима. Но потом мне после пришлось услышать подтверждение это из уст некоей госпожи О. (ныне монахини Р.), близко стоявшей к жизни Сарова.
А ей говорил монастырский привратник.
Приведу рассказ приблизительно.
Однажды в Саровскую обитель приехал архиерей. Он, кажется, не вполне верил в святость отца Серафима. А может быть, ему наговорили против него недоброжелатели, которые, как мы видели, не всегда относились к отцу Серафиму с почитанием. И потому архиерей приехал предубежденный против великого старца. Осмотрев монастырь, он пожелал видеть и знаменитого пустынника, о котором знала уже вся Русь. Его в это время не было в обители: он подвизался в пустыньке. Дело же происходило зимою или, во всяком случае, позднею осенью, когда выпал уже снег.
Архиерей направился туда со свитой. Когда они подъехали к пустыньке, навстречу им вышел преподобный и поклонился в землю Владыке, прося благословения. А потом повел его в свое помещение. Свита же осталась снаружи. Не доверявший архиерей, между прочим, спросил батюшку, что вот про него говорят, будто он творит чудеса. А преподобный угодник ответил, что чудеса может творить только один Всемогущий Господь. Между тем он стал хлопотать — чем бы угостить своего высокого гостя. Архиерей начал отказываться. А пока они говорили, в эти немногие минуты совершилось чудо! Святой Серафим направился в угол своей келии и принес оттуда с живого куста совершенно свежей малины Святителю. Пораженный этим, архиерей попросил прощения у батюшки за свое сомнение в нем и с великим удивлением уже не заметил куста; между тем свежие ягоды были у него пред лицом. Испросивши святых молитв дивного старца, он, поддерживаемый опять под руки батюшкой, вышел молчаливый к свите своей; но, по увещанию угодника, никому не сказал о совершившемся на его глазах чуде, до самой смерти святого.
Некоторым это чудо может показаться маловероятным. Но в чудесах невозможно установить границу вероятности: там все — сверхъестественно. А кто знает другие знамения преподобного, а особенно явление в нем самом новой преображенной природы во время беседы с Мотовиловым, тому и данное чудо с малинкой покажется неудивительным и даже несравненно менее значительным. Мы же огласили его потому, что доселе никто не напечатал о таком радостном знамении из райского мира.
Впрочем, и в напечатанных материалах рассказывается нечто подобное. «Однажды, — читаем мы в летописи Дивеева, Прасковья Ивановна, впоследствии монахиня Серафима, — работала у источника. К ней батюшки вышел со светлым сияющим лицом и к новом белом балахончике. Еще издали воскликнул он: «Что я тебе принес, матушка?!» И подошел к ней, держа в руках зеленую веточку с фруктами. Сорвав один, он вложил ей в уста; вкус его был невероятно приятен и сладок. Затем, вкладывая в уста еще такой же фрукт, он произнес:
— Вкуси, матушка, это райская пища…
В то время года (раннею весною) еще не могли созреть никакие фрукты.
Ранее мы читали уже о необыкновенном небесном хлебе, принесенном во время явления Божией Матери на праздник Ее Успения в 1830 году, часть которого преподобный передал своему другу, отцу Василию, и его «подружию» — матушке.
«Невозможная уме человек — возможна суть Богу», — сказал Сам Господь (Мрк. 10, 27). «Не видел того глаз, не слышало ухо и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его», — повторил великий Апостол Павел слова пророка Исаии (34, 4) коринфянам (1 Пос. 2, 9). А он собственными своими очами созерцал чудесный рай, куда был восхищен «до третьяго Неба», но вследствие совершенной сверхъестественности его не мог даже пересказать те неизреченные слова и вещи, которые видел и слышал там (Кор. 1—4). Аминь.
«Сии слова — верны и истинны» (Откр. 20, 6). Аминь.
