Чудный руководитель был батюшка. Как жаль, что записи о его наставлениях относятся по преимуществу лишь к последним годам жизни. Но я их так много, что невозможно вместить все в краткое жизнеописание; по необходимости отметим лишь наиболее важное и нужное.
Многие дивились прозорливости и мудрости отца Серафима.
Однажды в келию его вошли вместе строитель, или настоятель, Высокогорской пустыни Архимандрит Антоний[1] и владимирский купец. Отца Антония батюшка попросил сесть обождать, а с купцом начал разговаривать.
— Все твои недостатки и скорби, — сказал он, — суть следствия твоей страстной жизни. Оставь ее, исправь пути твои.
И затем кротко и ласково начал обличать его в пороках; но с такою теплотою сердца, что оба его слушателя заливались слезами. В заключение отец Серафим велел купцу отговеться в Сарове, обнадеживая его, что в случае искреннего покаяния Господь не отнимет от него Своей благодати и милости. Купец с умилением поклонился ему в ноги, обещаясь исполнить все сонеты, и н слезах, но с облегченною душою вышел от него.
Удивленный прозорливостью старца, отец Антоний сказал потом:
— Батюшка! Душа человеческая пред нами открыта, как лицо в зеркале; в моих глазах, не выслушавши духовных нужд и скорбей бывшего сейчас богомольца, вы ему все высказали.
Отец Серафим не сказал ни слова.
Строитель продолжал:
— Теперь я вижу: ум ваш так чист, что от него ничего не сокрыто в сердце ближнего.
Отец Серафим положил правую руку на уста своему собеседнику и сказал:
— Не так ты говоришь, радость моя. Сердце человеческое открыто одному Господу, и один Бог — сердцеведец; а «человек приступит, и сердце глубоко» (Пс. 63, 7). Засим рассказал он, как некоторые укоряли св. Григория Богослова за то, что приблизил он к себе Максима циника[2]. Но святитель сказал: «Един Бог ведает тайны сердца человеческого; а я видел в нем обратившегося от язычества в христианство, что для меня – велико».
Строитель опять спросил:
— Да как же, батюшка, вы не спросите от купца ни единого слова и все сказали, что ему потребно?
Отец Серафим, отверзши уста и распространив слово, начал изъяснять:
— Он шел ко мне, как и другие, как и ты шел, яко к рабу Божию. Я, грешный Серафим, так и думаю, что я — грешный раб Божий: что мне повелевает Господь, то я и передаю требующему полезного. Первое помышление, являющееся в душе моей, я считаю указанием Божиим и говорю, не зная, что у мое го собеседника на душе; а только верую, что так мне указывает воля Божия для его пользы. А бывают случаи, когда мне выскажут какое-либо обстоятельство; и я, не поверив его воле Божией, подчиню своему разуму, думая, что это возможно, не прибегая к Богу, решить своим умом: в таких случаях всегда делаются ошибки.
Весьма назидательную и многообъяснительную сию беседу старец заключил так:
— Как железо ковачу, так я предал себя и свою волю Господу Богу: как Ему угодно, так и действую; своей воли не имею; а что Богу угодно, то и передаю.
Вот как сам отец Серафим объяснил свои советы и наставления: Всеведущий Господь говорил через него. Поэтому он не задумывался, а обычно отвечал немедленно и несомненно или даже говорил о том, что не приходило и на помысл его собеседникам, но что открывал ему Дух Святый.
Пришедший к нему мирянин Богданов с массой разных вопросов говорил потом:
— Все свои вопросы я предварительно написал для памяти на бумаге и едва успевал я прочитывать их пред старцем, как тот час же и получал на них ответы… Он говорил чрезвычайно поспешно. При этом — во все время нашей беседы отец Серафим был чрезвычайно весел. Он стоял, опершись на дубовый гроб, приготовленный им для самого себя, и держал в руках зажженную восковую свечу. Начиная отвечать, часто приветствовал меня словами: «ваше боголюбие»… Прощаясь со мною, он благодарил меня за посещение его убожества, как сам он выразился. Благословляя же, хотел даже поцеловать мои руки, кланялся мне все до земли.
Известно также, что он давал ответы на письма, не распечатывая их, говоря: «вот что скажи от убогого Серафима», и проч. (…) После его смерти в келии найдено было много таких писем, ответы на которые, однако же, были получены, большею частью изустно, чрез доставителей.
Это был чудесный чрезвычайный дар Святого Духа. Но помимо этого вся жизнь его вела к дару прозрения и рассудительности. Постоянное чтение Священного Писания, с углублением в содержание Его; изучение творений святых отцов и житий святых; глубочайший опыт в собственной духовной жизни и даже естественная одаренность ума; вес это вело к умудрению преподобного.
Но в особенности к этому вели его подвижничество — от послушания до молитвенных созерцаний.
— Почему ныне нет истинных старцев? — спросили некогда одного подвижника.
— Потому что нет истинных послушников, — был ответ.
Так говорил и преподобный Серафим:
—Должно быть у начальника в повиновении; ибо послушливый чрез сие много к созиданию души преуспевает; кроме того, что он приобретает чрез сие понятие в вещах и приходит в умиление.
А преподобный Серафим прошел и этот путь в совершенстве. У него есть наставления к настоятелям; они вполне могут быть применимы и к нему, как к старцу руководителю.
— Настоятель, — говорит он, — яко пастырь словесных овец, должен иметь дар рассуждения; дабы во всяком случае мог подавать советы каждому, требующему его наставления.
А дар рассуждения дастся разными путями:
— Настоятель должен быть искусен в Священном Писании: он день и нощь должен поучаться в Законе Господнем; чрез таковые упражнения может он снискать, себе дар рассуждения добра и зла.
Он «должен быть совершен во всякой добродетели и душевные свои чувства иметь обучены долгим учением (опытом) в рассуждении добра и зла» (Евр. 5, 19).
Но при всем этом рассудительность есть Божий дар: «несть всякий человек, —приводит он слова Святого Петра Дамаскина, —верен дати совет ищущим; но кто от Бога прием дар рассуждения и от многого пребывания в подвижничестве стяжа ум прозрителен».
А без этого, то есть «прежде рассуждения добра и зла человек не способен пасти словесных овец, но разве бессловесных; потому что без познания добра и зла мы действий лукавого постигнуть не можем».
Отец Серафим все эти пути прошел на собственном опыте. А достигнув бесстрастия, он чистым умом воспринимал откровения непосредственно от Господа, Коему предал всю свою волю и ум.
Многое мы уже видели и раньше.
Но выберем еще некоторые из его мудрых советов и прозорливых указаний и притом более практические, нужные для жизни.
А) О Боге – и отношении к Нему.
«Отцы написали, когда их спрашивали: ищи Господа; но не испытуй: где живет».
«Где Бог, там нет зла. Все происходящее от Бога мирно и полезно; и приводит человека к смирению и самоосуждению».
«Когда человек приимет что-либо Божественное, то в сердце радуется; а когда диавольское — то смущается».
«Сердце христианское, приняв что-либо Божественное, не требует еще другого со стороны убеждения в том: точно ли сие — от Господа; но самым тем действием убеждается, что оно — небесное; ибо ощущает в себе плоды духовные: любы, радость, мир и проч. (Гал. 5, 22). Напротив же, хотя бы диавол преобразился и «во ангела света» (2 Кор. 11, 14), или представил мысли благовидные; однако сердце все чувствует какую-то неясность и волнение в мыслях».
«Кто любит себя, тот любить Бога не может».
«Вера… есть начало нашего соединения с Богом».
«Истинная надежда ищет единого царствия Божия, и уверена, что все земное, потребное для жизни временной, несомненно дано будет».
«Человек, принявший на себя цель проходить путь внутреннего внимания, прежде всего должен иметь страх Божий».
«Все супостата нашего тщание сие есть, да мысль нашу от памятования о Боге и страха и любви отвратить» (Макарий В.).
«Чтобы воззреть к Святой Троице, надобно просить о сем учившихся о Троице Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, которых ходатайство может привлечь на человека благословение Светейшия Троицы; а самому прямо взирать надобно остерегаться».
«Благоговейная осторожность здесь нужна для того, что сие море, то есть сердце с своими помыслами и желаниями… «велико и пространно: тамо гади, имжс несть числа» (Пс. 103, 25), то есть многие помыслы суетные, неправые и нечистые, порождения злых духов».
Сюда мы отнесем и вопрос о хульных помыслах. Прежде всего отец Серафим указывает обычное общее правило, чтобы не смущаться прирожденном и, когда они приходят независимо от нас и даже вопреки нашему желанию; а «ежели мы не согласны со влагаемыми от диавола злыми помышлениями, то мы добро творим».
Преподобный Серафим и в самых равнодушных к вере людей умел вселять дух веры.
К нему однажды пришли муж и жена Кредицкие. Батюшка им много говорил о будущей жизни, о святых, о попечении о нас, грешных, Владычицы Богородицы.
«Эта Беседа продолжалась не более часа. Но такого часа, — пишет муж, — я не сравню со всею прошедшею моею жизнью. Во все продолжение беседы я чувствовал в сердце неизъяснимую, небесную сладость, Бог весть, каким образом туда перелившуюся: которой нельзя сравнить ни с чем на земле и о которой до сих пор я не могу вспоминать без слез умиления и без ощущения живейшей радости во всем моем составе.
До сих пор я хотя и не отвергал ничего священного, но и не утверждал ничего: для меня в духовном мире все было совершенно безразлично, и я ко всему был одинаково хладнокровен. Отец Серафим впервые дан мне теперь почувствовать всемогущество Господа Бога и Его неисчерпаемое милосердие и всесовершенство.
Прежде за эту хладность души моей ко всему святому и за то, что я любил играть безбожными словами, правосудный Господь допустил скверному духу богохульства овладеть моими мыслями; и эти ругательные мысли, о которых доныне я не могу вспомнить без особенного ужаса, целые три года сокрушали меня постоянно; особенно же — на молитве, в церкви и более всего, когда я молился Царице Небесной. Уже я думал в отчаянии, что никакие муки, по суду земному, недостаточны для моего наказания, и что только адские вечные муки могут быть праведным возмездием за мои богохуления.
Но отец Серафим в своей беседе совершенно успокоил меня, сказавши со свойственной ему неизъяснимо-радостною улыбкою: чтобы я не боялся этого «шума мысленного»; что это — действие врага, по зависти его; и чтобы я безбоязненно всегда продолжал свою молитву, какие бы враг ни подставлял скверные и хульные мысли.
С тех пор, действительно, этот шум мысленный начал во мне мало-помалу исчезать; и менее чем в месяц совершенно прекратился».
А иногда это искушение хульных помыслов посылается для опыта.
Архимандрит Никон пишет, что еще будучи семинаристом, он был у святого старца с вопросом о монашестве. Батюшка благословил его и дал наставления. После второго посещения отец Серафим сказал ему:
— Прощай; через шесть дней приходи ко мне.
«Это время, — пишет отец Никон, — было для меня скорбное; ибо напали богохульные помыслы, так что нельзя было взойти в церковь; хотел было уйти из пустыни, да удержал меня иеромонах Иларион (духовник), говоря: «Старец знает, что делает». По истечении девяти дней, измученный прилогами вражиими, я едва мог войти в сени; и подойдя к его келье не успел сотворить молитву, как о. Серафим отворил дверь, упал мне в ноги, говоря:
«Прости меня за искушение, коим ты страдал: оно для того, чтобы ты знал, что таковые скорби будешь иметь, поступая в монахи; но не унывай!»
После сего, надев епитрахиль, исповедовал меня и приказал у поздней литургии приобщиться Святых Тайн. А по принятии оных тотчас все темное удалилось от меня, во тьму».
«Без Божией помощи, — говорит отец Серафим, — невозможно спастись.
Когда Господь оставил человека самому себе, тогда диавол готов стереть его, ярко мельничный жернов пшеничное зерно».
Б) О молитве
Отец Серафим сам жил непрестанной молитвой и тому же самому наставлял и других.
«Чрез это, — говорил он, — при соблюдении мира совести, можно приблизиться к Богу и соединиться с Ним»; поэтому он советовал приучать себя к постоянной памяти имени Божия творить молитву Иисусову. Многие из простых людей заявляли ему, что по безграмотству или по недосугу они не могут читать положенных в молитвенниках правил. Таким людям отец Серафим заповедовал весьма удобоисполнимый совет:
«Вставши ото сна, всякий христианин, став пред иконами, пусть прочитает молитву Господню: «Отче наш» трижды в честь Пресвятыя Троицы; потом Песнь Богородице: «Богородице Дево, радуйся» — также трижды; и наконец символ веры: «Верую во единаго Бога…» единожды».
—Молитвы, — изъяснял отец Серафим, — являются основанием христианства: первая, как молитва, данная Самим Господом, есть образец всех молитв, вторая — принесена с неба Архангелом в приветствие Деве Марии, Матери Господа. Символ же вкратце содержит в себе все спасительные догматы христианской веры.
Совершив это правило, всякий христианин пусть занимается своим делом, на которое поставлен или призван. Во время же работы, — дома или на пути куда-нибудь, пусть читает тихо: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного (или грешную)». А если окружают его другие, то, занимаясь делом, пусть говорит умом только это: «Господи, помилуй!» и продолжает до обеда.
Перед самым же обедом пусть совершит выше показанное утреннее правило (3 молитвы).
После обеда, исполняя свое дело, всякий христианин пусть читает также тихо: «Пресвятая Богородице, спаси мя, грешнаго», и это пусть продолжает до самого сна.
Когда случится ему проводить время в уединении, то пусть читает он: Господи Иисусе Христе, Богородицею помилуй мя грешного (или грешную).
Отходя же ко сну, всякий христианин пусть опять прочитает вышесказанное утреннее правило… После того пусть засыпает, оградив себя крестным знамением.
Держась этого простого правила, можно, — говорил батюшка, —«достигнуть меры христианского совершенства».
А если кому, но по благословным уважительным причинам, невозможно исполнить и этого правила, — например, слугам,—то батюшка советовал читать его во всяком положении: за делом, находу и даже в постели, помня слова Господа: «всякий, кто только призывает имя Господне, спасется» (Иоиля 2, 32; Рим. 10, 13).
«— Молишься ли ты, радость моя? — раз спросил меня батюшка, — пишет Ксения Васильевна.
—Ах, батюшка! уже какая молитва-то? Грешница! Иной раз и время-то нет, —отвечала я. — «Это ничего! —сказал батюшка.— Я вот и хотел сказать тебе: ты не огорчайся этим: есть время, так в праздности не будь; исполняй все и молись. А если нет времени, так ты, радость моя, только правильце малое прочти утром, среди дня, да на ночь, хоть ходя на работе-то. Да еще вот правило-то, если можно. А уж если нельзя — ну так, как Господь тебе поможет. Только вот поклоны-то Спасителю и Божией Матери уж хоть как-нибудь, а исполняй! Непременно исполняй, матушка».
Сестрам своей Дивеевской Мельничной обители батюшка дал даже новый устав о богослужении, приспособительный к слабому нашему времени и немощам женской природы.
«Зная будущее слабое время, слабые силы и слабый народ,— пишет отец Василий Садовский, — батюшка Серафим советовал «оставить непосильный для женской немощи устав Саровской пустыни: «Мужчине, батюшка, и то с трудом лишь — вмоготу исполнить», — сказал мне батюшка Серафим. «Поэтому, объяснил он мне, я и дал, по приказанию мне убогому Серафиму Самой Царицы Небесной новый устав этой обители, более легкий: три раза в сутки прочитать (следующее): один раз «Достойно», три раза «Отче наш», три раза «Богородице», «Символ веры», два раза: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешную» и один раз — «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас, грешных», с поясными поклонами; два раза — «Господи Иисусе Христе, Госпожею Девою Мариею Богородицею, помилуй мя, грешную», и один раз «Господи Иисусе Христе, Госпожею Девою Мариею Богородицею помилуй нас грешных»; тоже с поясными поклонами; двенадцать раз — «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!» и двенадцать раз: «Владычице моя, Пресвятая Богородица, спаси нас грешных!» — тоже все с поясными поклонами.
Да вечерняя и утренняя молитвы; да помянник с 12 избранными псалмами святых отец, и 100 земных поклонов Иисусу, и 100 земных же поклонов Владычице…
«Довлеет им, батюшка, — сказал отец Серафим, — если только исполнят — спасутся!»
Так несложен и неутомительно-посилен был молитвенный устав его.
Всякие лишние службы, сверх сего, например акафист «никоим образом не должен быть у меня для всех обязательный, батюшка, а аще кто может».
При этом преподобный Серафим ценил, как и должно,—дух молитвенный, а не уставное лишь исполнение молитвословий. В этом смысле у него была важная беседа с послушником Иоанном Петровым, который как раз был канонархом (и, следовательно, уставщиком) в Сарове.
«Отец Серафим хотел, пишет он, — чтобы ко внешнему присоединялось и внутреннее, духовное основание; потому что Господу не угодна одна наружность. Он сам говорил, что «проклят всяк, творяй дело Божие с небрежением» (Иер. 8, 10). Потом, как бы стороною, он и начал изобличать меня, говоря: ведь есть такие, которые, кажется, хорошо читают, но не понимают смысла того, что читают; ведь многие есть и такие, которые говорят, что были у обедни, или у заутрени, или у вечерни; и льстят себя ложною надеждою, что они действительно были; а в самом-то деле: где скитался тогда ум их? Они только телом были в Храме Божием… Вот ты ведь был у ранней обедни? а какие же там читались дневный Апостол и Евангелие? — Иногда, по невниманию я делался совершенно безответным. Тогда, обыкновенно он сам говорил, что именно читалось».
«Наоборот, — учил батюшка, — когда ум и сердце будут соединены в молитве, и помыслы души не рассеяны; тогда сердце согревается теплотою духовною, в которой воссиявает свет Христов, исполняя мира и радости всего внутреннего человека».
«Если же в молитве и случится пленяться умом в расхищение мыслей, тогда должно смиряться пред Господом Богом и просить прощения, говоря: согреших, Господи, словом, делом, помышлением и всеми моими чувствами».
Будущему монаху, отцу Никону, он даже давал советы и о внешних приемах молитвы Иисусовой:
«Учись творить молитву чрез ноздряное дыхание с сомкнутыми устами. Это искусство есть бич против плоти и плотских похотений».
Но главное: внимание всегда должно быть в духе:
«Одна молитва внешняя недостаточна, — говорил ему же батюшка, — Бог внемлет уму; а потому те монахи, кои не соединяют внешнюю молитву с внутренней, не монахи, а черные головешки».
«Учись молитве сердечной, — как учат святые отцы в Добротолюбии; ибо Иисусова молитва есть светильник стезям нашим и путеводная звезда к небу».
«Вот какой драгоценный совет дан мне боговдохновенным старцем, — заключает отец Никон,—он для меня дороже всего на свете». Мирянину Богданову отец Серафим дал совет словами Евангелия: «Молящиеся, не лишнее глаголите: весть бо Отец ваш, их же требуете, прежде прошения вашего. Сице убо молитеся вы: «Отче наш» и прочее. Тут благодать Господня. А что принесла и облобызала святую церковь, все для сердца христианина должно быть любезно. Не забывай праздничных дней; будь воздержан; ходи в церковь, — pазве немощен когда».
«Moлись за всех: много этим добра сделаешь; давай свечи, вино и елей в церковь».
В) О Православии
Опыт его собственной жизни, а еще более знание Слова Божия, святоотеческих творений и житий святых, давали ему несомненную уверенность и истинности Православия. Это со всею силою выразил батюшка в дивной беседе с Н.А. Мотовиловым; но по частным поводам говорил он о том и при других случаях.
«Однажды пришли к нему четыре старообрядца спросить о двуперстном знамении, с удостоверением при этом какого-нибудь знамения. И не успели они еще переступить порога келии, как отец Серафим, прозрев их помыслы, взял первого из них за руку, сложил персты его по-православному и, крестя его, так говорит:
«Вот христианское сложение креста! Так молитесь и прочим скажите. Сие сложение предано от святых Апостолов; а сложение двуперстно противно святым уставам».
И далее изрек с силою:
«Прошу и молю вас: ходите в церковь греко-российскую: она во всей силе и славе Божией! Как корабль, имеющий многие снасти, паруса и великое кормило, она управляется Святым Лучом. Добрые кормчие ее — учителя Церкви: Архипастыри суть преемники Апостольские».
В другой раз один старообрядец спросил его: — Скажи, старец Божий: какая вера лучше? Нынешняя церковная или старая?
— Оставь свои бредни, — резко, вопреки обычаю, ответил отец Серафим, — жизнь наше есть море (синее?), православная Церковь наша — корабль, а Кормчий — Сам Спаситель. Если с таким Кормчим люди, по своей греховной слабости с трудом переплывают море житейское и не все спасаются от потопления; то куда же стремитесь вы с своим ботиком? и на чем утверждаете свою надежду — спастись без Кормчего.
Однажды привезли к нему скорченную женщину, она прежде была православной, но, выйдя замуж за старообрядца, перестала и ходить в церковь. Святой Серафим исцелил ее на глазax у всех, а затем заповедал и ей, и родным молиться по православию
«А были ли у тебя из умерших родные, которые молились двуперстным крестом?..»
«К прискорбию, у нас и роду все так молились».
Пораздумавши немного, отец Серафим заметил:
«Хоть и добродетельные были люди, а будут связаны: святая Православная Церковь не принимает этого креста».
Потом спросил:
«А знаешь ли ты их могилы? Сходи ты, матушка, на их могилы, положи по три поклона и молись Господу, чтобы Он разрешил их в вечности».
Живые сродники ее потом послушались наставления отца Серафима.
Был еще поучительный случай с одной женщиной, которая трехлетнею сиротою была взята на воспитание старообрядцами вместо дочери.
После их смерти она ушла в общину, а потом начала странствовать и ходить по старцам,
— Все хотела, чтобы меня, грешную, поучили, как душу спасти. Было и недоумение у меня: о благодетелях своих все потом сомневалась: можно ли мне их по-православному поминать?
Так она дошла до Сарова. Молва об отце Серафиме ходила уже по всей Руси.
«Смотрю: народ собирается идти куда-то. Спрашиваю, — говорят, что идут в пустыньку к о. Серафиму. Хотя и крепко я с дороги устала; то тут и отдохнуть позабыла, пошла себе с другими: все старца хотелось поскорей повидать. Минув монастырь, пошли мы лесною тропою. Прошли версты две: кто посильнее — вперед, а я поотстала, иду себе тихонько сзади. Смотрю, в стороне старичок седой такой, сухонький, сгорбленный, в белом халате, — сучки собирает. Подошла спросить: далеко ль до пустыньки отца Серафима?
Старец, положив вязанку свою, посмотрел на меня ясным взором своим и тихо спросил:
— На что тебе, радость моя, Серафим-то убогий?
Тут только поняла я, что вижу самого старца; и повалилась в ноги, стала просить его помолиться о мне недостойной.
— Встань, дочь Ирина! — молвил подвижник и сам нагнулся меня приподнять.
— Я ведь тебя поджидал: не хочу, чтобы уставши даром прошлась.
Удивленная, что впервые видя, зовет он меня по имени, я от ужаса вся затрепетала; не могла и слова промолвить, только взирала на его ангельский лик!
Отец Серафим сложил персты мои по православному и сам перекрестил меня ими.
— Крестись так, крестись так: так Бог нам велит.
Потом, помолчав немного, продолжал:
— А за благодетелей, если копейка случится, подавай помянуть на проскомидии, не сомневаясь, — не грех!
Благословил меня, дал приложиться к висевшему на его груди медному кресту; пожаловал из котомочки своей и сухариков.
— Ну, теперь, — шпорит, — иди себе с Богом!
И сам поспешно ушел от меня в лес. А я побрела назад в монастырь. Спутники же мои долго ходили, но старца не видали; да и мне не верили, когда говорила им, что видала.
Но если отец Серафим говорил о превосходстве православия пред старообрядчеством, то тем более он считал его выше католичества.
«Убеждал он, — пишется в Дивеевской летописи, — твердо стоять за истину догматов православной церкви, приводя в пример блаженного Марка Ефесскаго, явившего непоколебимую ревность в защите Восточно-кафолической веры на соборе во Флоренции[3]. Сам предлагал разные наставления о православии, изъясняя, в чем оно состоит, что оно одно содержит в себе истину Христовой веры в целости и чистоте, и как надобно защищать его».
«Особенную любовь и почитание, — пишет автор летописи, — отец Серафим имел к тем святителям, которые были ревнителями Православной веры; как то: Клименту, папе римскому, Иоанну Златоусту, Василию Великому, Григорию Богослову, Афанасию Александрийскому, Кириллу Иерусалимскому, Епифанию Кипрскому, Амвросию Медиоланскому, и им подобным, называя их столпами церкви. Жизнь и подвиги их он приводил в пример твердости и непоколебимости в вере. Любил говорить о святителях отечественной церкви — Петре, Алексии, Ионе, Филиппе, Дмитрии Ростовском, Стефане Пермском, преподобном Сергии Радонежском и других Российских угодниках Божиих, поставляя жизнь их правилом на пути ко спасению. Жития святых, описанные в Четьи-Минеях и творениях многих отцов Церкви, он так твердо знал, что на память пересказывал из них целые «отделения» (отрывки).
Здесь мы, между прочим, поместим рассказ о необычайно великом видении, притом бывшем лицу протестантского вероисповедания: в нем превосходство православной Церкви засвидетельствовано даже подвижником западной католической церкви.
ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРАФИМ И ФРАНЦИСК АССИЗСКИЙ
Событие, о коем рассказывается ниже, было устно сообщено нам в 1931 году в августе господином К., а потом и записано им. Этим письмом мы и пользуемся здесь.
Известно, что сам преподобный Серафим и опытно знал и не раз говорил, что в Православной Церкви непорочно хранится вся полнота христианства. И, что всего поразительнее и убедительнее, это его собственная высота и полнота благодати, которая в нем обитала в такой «силе» (Мрк. 9), как в немногих даже и древних святых. Достаточно вспомнить одну лишь беседу Н.Л. Мотовилова с преподобным, — во время коей он чудесно преобразил подобно Господу на Фаворе, — чтобы без малейшего сомнении утверждать, что православие и доселе действительно непорочно, живо, полно, совершенно. Но приведем и собственные его слова:
«У нас вера православная, не имеющая никакого порока».
«Прошу и молю вас, — говорил он в другой раз нескольким старообрядцам, ходите в церковь греко-российскую: она во всей славе и силе Божией… Она управляется Духом Святым».
Но о том же свидетельствует и голос со стороны иного исповедания. Вот как это было.
«Переслал мне, — пишет господин К., — один мой знакомый письмо на французском языке, в котором одна эльзаска просит его прислать ей что-нибудь о Русской Православной Церкви, — молитвенник и еще что-либо. Если не ошибаюсь, это было в 1925 году.
В ответ на письмо что-то послали ей; и этим дело временно кончилось.
В 1927 году я был в этом месте и стремился познакомиться с ней, но ее не было тогда из-за летнего времени. И я познакомился лишь с ее свекровью, старушкой большого христианского милосердия и чистоты сердечной.
Она мне рассказала следующее. Их семья старого дворянского рода Эльзаса N. N., протестантского вероисповедания. Надо сказать, что в этой области Эльзаса села смешанного вероисповедания: наполовину римо-католики, а наполовину протестанты. Храм же у них общий; и в нем они совершают свои богослужения по очереди. В глубине — алтарь римский, со статуями и со всем надлежащим. А когда служат протестанты, то они задергивают католический алтарь завесой и выкатывают сбоку свой стол на середину; и молятся. Недавно в Эльзасе в протестантском мире было даже движение в пользу почитания святых. Это произошло после книги Сабатье о Святом Франциске Ассизском. Будучи протестантом, он пленился образом жизни этого праведника, посетив Ассизи. Семья моих знакомых тоже была под впечатлением этой книги. Продолжая оставаться в протестантстве, они чувствовали, однако, неудовлетворенность им и, в частности, стремились и к почитанию святых и к таинствам. Характерно, между прочим, для них одно обстоятельство: когда пастор обручал их, то они просили его не задергивать католического алтаря, чтобы хоть видеть статуи святых. Но мысль их искала истинной Церкви.
И вот однажды молодая жена, будучи больной, сидела в саду и читала жизнь Франциска Ассизского. Сад был весь в цветах.
Тишина — деревенская. Читая книгу, она заснула каким-то тонким сном.
— Сама не знаю, как это было, — рассказы нала она после мне.
И вот идет сам Франциск; а с ним — сгорбленный, весь сияющий, старичок, как патриарх, — сказала она, отмечая с этим его старость и благолепие. Он был весь в белом. Она испугались. А Франциск подходит с ним совсем близко к ней и говорит:
«Дочь моя! ты ищешь истинную церковь: она — там, где — он. Она всех поддерживает, а ни от кого не просит поддержки».
Белый же старец молчал и лишь одобрительно улыбался на слова Франциска.
Видение кончилось. Она как бы очнулась. А мысль подсказала ей почему-то: «Это связано с Русскою Церковью». И мир сошел в душу ее.
После этого видения и было написано письмо, упоминаемое мною в начале.
Через два месяца я снова был у них; и на этот раз от самой видевшей узнал еще и следующее. Они приняли к себе русского работника. Посетив его помещение и желая узнать, хорошо ли он устроился, она увидела у него иконку и узнала в ней того старца, которого она видела в легком сне с Франциском. В удивлении, в страхе она спросила: кто он, этот старичок?
— Преподобный Серафим, наш православный святой, — ответил ей рабочий.
Тут она поняла смысл слов Святого Франциска, что истина — в Православной Церкви.
* * *
Да, несомненно, православие проявилось во святых во всей силе; но мы, православные, недостойно носили это великое имя: жизнь наша не соответствовала высоте и полноте веры. И это, между прочим, мучило сотаинника преподобного Серафима, Н. А. Мотовилова.
«Однажды, — пишет он в своих замечательных записках, — был я в великой скорби, помышляя, что будет далее с нашей Православной Церковью, если современное нам зло будет все более и более размножаться, и будучи убежден, что Церковь наша в крайнем бедствии, как от приумножающегося разврата по плоти, так равно, если только не многим более, от нечестия по душе чрез рассеиваемые повсюду новейшими лжемудрователями безбожные толки, я весьма желал знать, что мне скажет о том батюшка Отец Серафим.
Распространившись подробно беседою о святом пророке Илии, как я выше помянул, он сказал мне между прочим:
— Илия Фесфитянин, жалуясь Господу на Израиля, будто весь он преклонил колено Ваалу, говорил в молитве, что уж только один он, Илия, остался верен Господу, но уже и его душу ищут изъяти. Так что же, батюшка, отвечал ему Господь? — Седмь тысящ мужей оставих во Израили, иже не преклониша колеи Ваалу… Так если во Израильском царстве, отпадшем от Иудейского, верного Богу царства, и пришедшем в совершенное развращение, оставалось еще седмь тысящ мужей, верных Господу, то что скажем о России. Мню я, что во Израильском царстве было тогда не более трех миллионов людей. А у нас, батюшка, в России, сколько к мерь?
Я отвечал: «Около шестидесяти миллионов».
Вдвадцати раз больше. Суди же сам, сколько теперь у нас еще обретается верных Богу! Так-то, батюшка, так-то: их же предуведе, сих и предъизбра:
ихже предъизбра, сих и предустави; ихже предустави, сих и блюдет, сих и прославит. Так о чем же унывать-то нам?! С нами Бог! Надеющийся на Господа, яко гора Сион, не подвижется в веке живый во Иерусалиме. Горы окрест его, и Господь окрест людей своих, Господь сохранит тя, Господь — покров твой на руку десную твою. Господь сохранит вхождение твое и исхождение твое отныне и до века. Во дни солнце не ожжет тебе, ниже луна нощию.
И тогда я спросил его, что значит это, к чему говорит он мне о том?
— К тому, — ответствовал батюшка отец Серафим, — что таким-то образом хранит Господь яко зеницу ока Своего, людей Своих, то есть православных христиан, любящих Его и всем сердцем, и всею мыслию, и словом, и делом день и нощь служащих Ему. А таковы — хранящие все уставы, догматы и предания нашей Восточной Церкви Вселенской и устами исповедующие благочестие, Ею преданное, и на деле во всех случаях жизни творящие по святым заповедям Господа нашего Иисуса Христа.
В подтверждение же того, что еще много на земле Русской осталось верных Господу нашему Иисусу Христу православных и благочестиво живущих, батюшка отец Серафим сказал некогда одному знакомому моему, — то ли отцу Гурию, бывшему гостиннику Саровскому, то ли отцу Симону, хозяину Маслищенского двора, — что однажды, бывши в духе, видел он всю землю Русскую, и была она исполнена и как бы покрыта дымом молитв верующих, молящихся ко Господу.
* * *
Будем же верить в наши тяжкие времена, что Господь ради рабов Своих помилует Россию и не сей раз. Буди, буди!
[1] Впоследствии наместник Троице-Сергиевой Лавры и духовник митрополита Филарета Московского.
[2] Тот сначала жил у него в Константинопольском епископском доме, а после обманным образом старался захватить престол его. Тогда Святой Григорий удалил его от себя; и в оправдание сказал: «кто сам верен, тот всех вероимчивее» (доверчивее).
[3] На этом соборе хотели заключить «унию» (соединение, —а точнее, подчинение) Православной Церкви с католической. Но ни Греческий ни Русский православный народ не принял этого мертвого дела.
