В пяти верстах от монастыря, на берегу реки Саровки, в дремучем сосновом лесу на возвышенном холме стояла деревянная келия, в одну комнату, с сенями и крылечком. В ней и поселился преподобный пустынник. Икона Божией Матери в одном углу, печь в другом, обрубок дерева, заменявший и стол и стул, глиняный горшок для сухарей — вот и все убранство этой «дальней пустыньки». Под полом келий был устроен тесный подвал, может быть, для хранения овощей. Но отец Серафим пользовался им для уединенной молитвы, скрывался от посетителей, а летом отдыхал от жары. Вокруг преподобный развел маленький огород, в котором выращивал картофель, капусту, лук, свеклу и т. п. Одно время он завел было даже и пчельник, но после оставил это занятие — вероятно потому, что оно отвлекало его от внутренней жизни. Здесь подвижник провел тоже почти 16 лет, пока не восшел на высшую ступень… 16 лет… Легко сказать. А что же творилось за эти долгие годы в душе его, душе сильной, решительной, боговосхищенной, — кто может объяснить это? «Вкусивший сладости Божией стремится на безмолвие, — говорит Святой Иоанн Лествичник, — чтобы ненасытно насыщаться им без всяких препон».
«Пустыня, — любил приводить слова Святого Василия Великого отец Серафим, — рай сладости, где и благоуханные цветы любви (к Богу) то пламенеют огненным цветом, то блистают снеговидною чистотою; с ними мир и тишина… Там фимиам совершенного умерщвления не только плоти, но,что славнее, и самой воли; там кадило всегдашней молитвы, непрестанно возжигаемое огнем любви Божественной, там цветы добродетели, блистая различными украшениями, процветают благодатию неувядаемой красоты».
И святой Серафим насыщался и наслаждался красотою этого сладкого рая. Душа его жила внутреннею молитвою, которая давно уже сделалась непрестанною — текущей живой водой для него. В ней была главная часть его теперь, в пустыне. Большею частию он совершал богослужение по обычному распорядку: после полуночи читал правило св. Пахомия, потом утренние молитвы, полуношницу, утреню и т. д. — до повечерия включительно. Иногда же он заменял уставные службы земными поклонами с молитвою Иисусовою: так, вместо вечернего правила клал 1000 поклонов. По сверх этого отец Серафим был всегда в непрестанной «памяти Божией» и богомыслии. Нередко его заставали как бы в изумлении; иногда, занимаясь каким-либо делом на огороде, он вдруг, незаметно даже для себя, выпускал из рук мотыгу и погружался духом своим в горний мир; или отрубит один, два, три куска дерева и, опустив топор, застынет в созерцании тайны Пресвятой Троицы — Единицы и молитвенном возношении к Ней. В эти моменты посещавшие его люди не беспокоили святого, пока он придет в обычное состояние. Но иногда, не дождавшись этого, они незаметно уходили от пустыньки, не тревожа благодатных озарений святого и получив назидание и утешение от такого зрелища не менее, чем от поучений… Как мало сказано, а в сущности почти все уже сказано, потому что именно в этой созерцательной жизни, в этом непрерывном богообщении и проходили главным образом все эти 16 лет пустынничества.
Душа — великая тайна; и жизнь ее у подвижников вся сокрыта в Боге. Недаром отец Серафим даже за работой пел все о горнем мире. «Пустынным непрестанное божественное желание бывает, мира суетного сущим кроме»; то есть у вышедших из мира всегда бывает желание Бога… Или ирмос 3 гласа: «Иже от несущих [из ничего] вся приведый, словом созидаемая, совершаемая Духом, Вседержителю вышний, в любви Твоей утверди мене…» Утверди, укрепи в любви к Тебе. Или чудный догматик Богородице: «Всемирную славу, от человек прозябшую и Владыку рождшую, Небесную дщерь воспоем Марию Деву, бесплотных песнь… Дерзайте убо, дерзайте, людие Божии».
Живя горним миром, преподобный даже окружающим местам дал имена, напоминавшие ему о небесных жителях и святых событиях: у него были свой град Иерусалим, Голгофа, Вифлеем, Назарет, Фавор, Иордан, Кедрон и т. п. Гору свою он назвал Афоном. Обходя эти места, он нередко совершал там соответственные молитвословия: в Вифлееме — утреню; в Назарете — акафист Богородице, на Голгофе — 9-й час и т. д.
Чтение Слова Божия по-прежнему занимало у него довольное время; но и оно являлось для пега иным лишь способом к единой цели, зрению иного мира. «Священное писание, — говорил он после, — должно читать для того, чтобы дать духу своему свободу возноситься в небесные обители и питаться от сладчайшей беседы с Господом».
Прочее время отец Серафим употреблял на телесные труды, без коих немыслима жизнь иноческая и и пустыне: то занимался он огородом, то собирал мох, то готовил дрова, то укреплял берег. А впоследствии еще стал носить за плечами суму, грузно наполненную песком и камнями, и которой лежало и святое Евангелие. Когда его спрашивали: для чего это он делает? — преподобный отвечал словами св. Ефрема Сирина:
— «Томлю томящего мя», — то есть врага, нападающего на подвижников. Для той же цели, для полного умерщвления ветхого своего человека, отец Серафим иногда прибегал к суровым подвигам: обнажившись до пояса, он работал где-либо возле болота или, сидя у своей кслии, отдавал себя на съедение комарам; и они искусывали его до того, что по лицу текла кровь, а тело распухало, синело и запекалось кровью. В баню преподобный никогда не ходил. Не носил он и теплых одежд: балахон из белого полотна, валеная камилавка, кожаные рукавицы, на ногах — или лапти, или кожаные «бахилы», — вот его одеяние круглый год. На груди всегда висел медный крест, материнское благословение. Пища его была самая простая и притом ограниченная. «Хлеба и воды довольно для человека. Так было и до потопа», — сказал он мирянину.
— Можно ли есть скоромное по постам, если кому постная пища вредна и врачи предписывают оставить пост?
Св. Серафим ответил:
— Хлеб и вода никому не вредны. Как же люди по 100 лет жили? «Не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих» (Втор. 8, 3; Мф. 4, 4). А что Св. Церковь положила на семи вселенских соборах, то исполняй. Горе тому, кто слово одно прибавит к сему или убавит. Что же врачи говорят про праведных, которые исцеляли от гниющих ран одним прикосновением, и про жезл Моисея, которым Бог из камня извел воду?
И сам отец Серафим знал это лучше других: поначалу пищей его был хлеб, и то черствый, который он брал из монастыря раз в неделю. Употреблял он и овощи с своего огорода; а потом, по благословению старца и игумена Исайи, и совсем перестал брать из монастыря хлеб, дабы ничем не обременять обители, а питаться по примеру Ап. Павла «делающе своими руками» (Кор. 4, 12).
Так проводил пустынник свою жизнь в будни. А накануне воскресных и праздничных дней он являлся в обитель, слушал там Богослужение; затем исповедовался; а наутро, за ранней литургией В известной нам больничной Церкви свв. Зосимы и Савватия, причащался Святых Тайн. Затем оставался в монастыре до вечерни. В это Время он принимал приходивших к нему за советами и утешением за советами и утешением монахов и богомольцев. Когда же братияуходила к вечерней службе, отец Серафим, взявши с собою на неделю хлеба, незаметно уходил в свою любимую пустыньку.
В течение же первой недели Великого Поста он все время проводил в монастыре, не вкушая пищи до самого причащения в субботу.
Духовником его по-прежнему был старец отец Исаия. Так мало-помалу отец Серафим стал восходить от силы в силу. Но чтобы укрепить своего подвижника в молитвенном духе, Премудрый Господь допустил ему испытание. Святые отцы изрекли даже странное слово: если бы не было бесов, то не было бы и святых; то есть если бы не было искушений, то меньше было бы поводов к подвигам святых; меньше было бы и венцов. И кто хочет более благодати, тот должен больше приготовиться к испытаниям,— учит Св. Исаак Сирин, этот величайший подвижник.
Поводом послужило следующее обстоятельство. Саровский монастырь в его время пользовался уже славою строгого устава и высокой жизни монахов. Поэтому не раз уже обращались к нему за устроителями и настоятелями для Полому не раз уже обращались к нему за устроителями для обители других епархий. Между прочим, знаменитый восстановитель Валаамского монастыря игумен Назарий был постриженником Сарова и здесь же кончил дни свои пустынником преподобного.
Не мог тем более укрыться от взоров человеческих пламенный Серафим. И вот ему, всего лишь через два года после ухода в Пустынь, в 1796 году предлагают быть настоятелем Алатырского монастыря Самарской губернии с возведением в сан архимандрита. Преподобный бсзмолвник отклонил это и упросил о. Исаию отказать предлагавшим. На его место был послан инок Авраамий.
Но вскоре после этого враг с адскою злобою напал на святого, воздвиг в нем бурю «мысленной брани» и уныния[1].
Мы видели уже, сколь страшным считает преподобный дух уныния, когда человеку не хочется даже существовать. Но он знал и путь к победе в молитве!
В лесу, приблизительно на полпути между келией и монастырем, В стороне от дороги, лежал огромный гранитный камень. Каждою ночью отец Серафим приходил сюда и, стоя, или склонясь на колени, с воздетыми руками к небу, взывал непрестанно: «Боже! милостив буди мне грешному!» А другой камень преподобный втащил в свою келию и там молился днем, чтобы не видели его люди. В таком великом подвиге он провел тысячу дней и ночей, отрываясь только для необходимого отдыха и подкрепления себя пищею… 1000 дней и 1000 ночей!.. Читали, слышали мы об этом… Но вникали ли? понимаем ли?.. Да и возможно ли понять то, чего сами опытно не переживали, и что даже представить по должному не можем… Между тем подвиг превосходящий силы человеческие. Мысленно поставим себя вблизи молитвенника, наблюдая за ним незримо.
Ночь, темно… Обычным людям жутко… А коленопреклоненный пустынник ни о чем не думает, лишь немолчно лет к небесам вопль о помиловании: Боже, будь милостив, будь милостив ко мне, грешнику!.. Подходят звери… Смерть грозит… А он не боится. Даже, может быть, желал быть растерзанным во искупление от… грехов. Но они отходили от человека, не обращающего на них даже внимания. А он все вздыхал: «Боже, милостив, буди мне грешнику!..» Грешнику… Грешнику. Пришла осень: дожди, грязь, холод. Лес шумит… Он весь мокрый… Кому не захочется в теплый угол?.. А святой, поднявши мокрые руки, согревает душу теплотою покаяния: «Боже! будь милостив!.. Смилуйся! Согрешил. Прости! Накажи, но помилуй… Прогневал: возврати милость! Осквернил душу: очисти! Без чистоты — не вижу Тебя!» Зима… лютые морозы… трещат сосны… Коченеют руки и ноги…
Кости ноют от стужи. А он не может, не имеет права сойти с покаянного камня… И все вопит к Богу:
— Помилуй мя, Боже, помилуй мя! — Сон, усталость охватывают все его существо… Замерзающему всегда особенно хочется спать… А подвижник переламывает закон природы; и еще сильнее вытягивает руки, встает с колен и громче взывает: Боже! милостив буди ми грешнику!
А каковы были страхования от бесов?.. Мог ли диавол оставить своего противоборца в такое время? Конечно нет. Но что его угрозы и страхи пред мыслью и мукой святого, который боится лишь одного: да не отступит от него Господь — за грехи его…
Болят ноги… Раны… Обескровленные руки омертвевают… Но ему нужно исходатайствовать помилование: он согрешил.
…Тяжко все это даже представить… А что же было на самом деле… И так 1000 ночей. А в келий 1000 дней… Непостижимо!
Об этом подвиге преподобный молчал. Но все же молва дошла до епископа Тамбовского, и впоследствии он запросил игумена Нифонта. Последний ответил:
«О подвигах и жизни отца Серафима мы знаем; о тайных же действиях каких, так же и о стоянии 1000 дней и ночей на камне, никому не было известно».
Пред концом жизни преподобный сам открыл о своем искушении и подвиге некоторым из братии. Один из них в удивлении сказал: это — выше сил человеческих. Отец Серафим ответил ему:
— Святой Симеон Столпник сорок семь лет стоил на столпе; а мои труды похожи ли на его подвиг?
Собеседник заметил, что, вероятно, благодатъ помогала ему.
«Да! — ответил старец: иначе сил человеческих недостало бы». — Потом добавил:
«Когда в сердце бывает умиление, то и Бог бывает с нами». Этим подвигом и благодатным умилением преподобный преодолел беса тщеславия и уныния и восшел на чрезвычайную высоту молитвенного духа. Так и самое зло обратил Господь во Благо ему; по слову Писания: любящим Бога все поспешествует ко благому (Рим. 8, 28).
Незадолго перед кончиной святой старец поручил послушнику Иоанну найти в лесу этот камень, указав ему приметы места. Не сразу и с большим трудом нашел он его: листья и пыль занесли его. Впоследствии почитатели отца Серафима начали откалывать от него небольшие куски и уносить с собою не только на память о подвиг, но и для благодатной помощи. И таким образом эти кусочки разошлись по всей России, и даже за границей можно найти их. К ним мы прикладываемся так же, как бы и к иконе.
А иногда их погружают в воду и пьют ее потом во исцеление. Остатки лесного камня хранились в Сарове и Дивееве. А дневной, келейный – целиком был перевезен в Дивеевскую обитель.
Преодолев и победив искушение и получив от Бога внутреннее удостоверение о помиловании, святой Серафим снова возвратился к обычной, прежней, но еще более внутренне напряженной, духовной жизни.
Только теперь на всю его жизнь здоровье уже значительно ослаблено. Особенно же стали болеть ноги. И быть может, это было внешним поводом для подвижника к прекращению тысячедневного моления на камнях: преподобный увидел, что дальше ослабевший «друг» — тело и совсем изнеможет и откажется служить духу.
Однако искушение повышением снова повторилось после великого подвига.
Отцу Серафиму предложили второй раз настоятельство в Краснослободском Спасском монастыре. Но однажды искушенный становится опытным (Иак. 1, 3-4). И преподобный спокойно, но решительно отклонил новое предложение, точно оно не его касалось уже. Тогда враг обратился к другим путям нападений.
Обычное искушение монашеское, — через людей, особенно через женщин, — преподобный Серафим устранил легко и просто. Он вообще почти никого не принимал в пустыньке; даже и из иноков к нему приходили весьма немногие: молчальник — Марк, Исаия, иеродиакон Александр, после — отец Тихон. С братией же он беседовал лишь по праздникам, принимая их в монастыре между литургией и вечернею. Зная такой обычай его и благословение настоятеля, монахи уже не беспокоили его в лесу. Но миряне, особенно женщины, влекомые молвою об отшельнике, и побуждаемые своими скорбями, скоро нашли к нему дорогу и стали
нарушеть его безмолвие, — «единственно» ради которого он и ушел из монастыря. Чтобы оградить себя от них, отец Серафим решил совсем не принимать никого, особенно женщин. Однако он сначала усердно помолился Господу и Пресвятой Богородице: есть ли на то воля Божия, чтобы оставлять людей без назидания и утешения? Для удостоверения он дерзновенно испросил знамения: если Богу это решение угодно, то пусть путь к его келье закроют деревья.
Как раз наступал праздник. Отец Серафим пошел по обычаю в монастырь. И вот при спуске с своей Афонской горы (куда, как известно, женщины совсем не допускаются) он увидел, что сосны склонились и завалили тропинку. Батюшка пал на колени с благодарностью к Богу за чудное знамение и поспешил в обитель к Литургии. Служил отец Исаия соборне. Отец Серафим стоял в алтаре.
После Херувимской песни он благоговейно приблизился к своему духовному отцу: «Батюшка, отец строитель! — промолвил он кротко, — благослови, чтобы на мою гору, на которой живу теперь, женам не было входа».
Отец Исаия, расстроенный подобной просьбой, ответил: «В какое время и с каким вопросом подошел ты, отец Серафим!»
— Теперь-то и благослови, батюшка, — продолжал, нимало не огорчаясь, просить преподобный.
— Как же я могу за пять верст смотреть, чтобы женам не было входа? — возражал отец Исайя в неспокойном духе.
— Вы только благословите, батюшка, — настаивал смиренно, твердо отец Серафим, — а уж никто из них не взойдет на мою гору!
Тогда отец настоятель велел подать икону Божией Матери «Блаженное Чрево», и, благословив его, сказал:
— Благословляю, чтоб не было женам входа на твою гору. А ты сам охраняй!
Батюшка поцеловал святую икону и отошел. Причастившись Святых Тайн, он ушел в пустыньку и завалил дорожку колодами. Вход к нему теперь был закрыт; но мужчин отец Серафим изредка все же принимал. Побежденный здесь, искуситель нападает иначе. Если уж мирянину отец Серафим говорил: «Враг везде с тобою!» — то мог ли он оставить без козней его самого? А монахам он сказал, что иноки, живущие в монастыре, борются с противными силами как с голубями, а живущие в пустыне, как со львами и леопардами.
Один мирянин по простоте сердца задал вопрос отец Серафиму: «Батюшка, видали ли вы злых духов?»
Старец с улыбкой ответил: «Они гнусны… как на свет ангела грешному взглянуть невозможно; так и бесов видеть ужасно, потому что они гнусны».
«Повел меня лесом, — передавала впоследствии сестра Акулина Малышева, — мимо своего камня и того места, где жил Марк-пустынник, и рассказывал все: как его тут враги искушали, как он с ними боролся-то тут». Но подробных сведений об этой борьбе осталось немного. Вот что пишет автор Дивеевской летописи об искушениях врага:
«По своей хитрости, начиная с легчайших искушений, он сперва наводит на подвижника страхования. Так, по сказаниюодного почтенного летами иеромонаха Саровской пустыни, однажды во время молитвы он услышал вдруг за стенами келии вой зверя; потом, точно скопище народа, начали ломать, дверь келии, выбили кряж дерева, который после восемью человеками с трудом был вынесен из келии.
В другие разы, и днем, особенно же ночью, во время стояния на молитве ему видимо вдруг представлялось, что келия его разваливается на четыре стороны, и что к нему со всех сторон рвутся страшные звери с яростным и диким ревом.
Иногда вдруг являлся пред ним открытый гроб, из которого вставал мертвец.
Так как старец не поддавался страхованиям, диавол воздвигал на него жесточайшие нападения. Так он, по Божию попущению, поднимал его на воздух и оттуда с такою силою ударял его об пол, что если бы не Ангел-Хранитель, самые кости от таких ударов могли бы сокрушиться. Но и этим не одолел старца…
Все видения, искушения и нападения врага отец Серафим «побеждал силою крестного знамения и молитвами. После них долго он пребывал мирно в своей пустыне, благодаря Господа». «Искушение диавола, — говорил он дерзновенно после, — подобны паутине: стоит только дунуть на нее, и она истребится; так то и на врага диавола: стоит только оградить себя крестным знамением, — и все козни его исчезают совершенно».
Однако злокозненный враг — неистощим в злобных замыслах своих против подвижников: не одолев святого борца внутренними искушениями и страхованиями, он напал на него внешне.
Это случилось уже через 10 лет пустынножительства, 12 сентября 1804 года.
Однажды отец Серафим рубил в лесу дрова. К нему подошли три неизвестных крестьянина и нагло стали требовать денег:
— К тебе ходят мирские люди и деньги носят!
— Я ни от кого ничего не беру, — ответил старец.
Но они не поверили. И напали на него. Батюшка обладал большою телесною силою; и кроме того, он был с топором и мог ом защищаться. Мысль эта, — как он после рассказывал,—даже мелькнула у него в уме, но тотчас он вспомнил слова Спасителя: Ваявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26, 52). И Святой подвижник спокойно опустил топор и сказал: «Делайте, что вам надобно». Тогда один из разбойников поднял его же топор и обухом ударил пустынника по голове. Изо рта и ушей отца Серафима хлынула кровь; он без памяти упал на землю. Но злодеи продолжали бить еп) и потащили к келий, надеясь, что он там придет в память и сам укажет деньги. В сенях они связали его по рукам и ногам и стали обыскивать пустыньку: разбили даже печь, разломали пол и ничего не нашли. Вдруг на них напал страх, и они в ужасе убежали.
Отец Серафим пришел в сознание и с трудом развязал себя. Прежде всего он поблагодарил Бога, что сподобился принять невинные страдания и помолился о прощении злодеев. На другой день с необычайным усилием он дошел до монастыря. Шла литургия. Братия ужаснулись страшному виду преподобного: одежда и волосы на голове и бороде были в крови и пыли; лицо и руки — в ранах; в ушах и устах запеклась кровь; часть зубов выбита. На вопрос монахов отец Серафим молчал. А после богослужения он все открыл отцу Исайи и духовнику обители. Его оставили в монастыре. Восемь суток страдал больной невыносимо, не принимая ни пищи, ни питья, и беи сна.
Отец настоятель, опасаясь за жизнь его, послал в Арзамас за медицинской помощью: прибыли три врача и три подлекаря. Осмотрев страждущего, они нашли следующее: голова у него была проломлена; ребра перебиты; грудь оттоптана; по телу было еще несколько смертельных ран. Удивлялись они: как после этого человек мог еще оставаться в живых? С начала осмотра отец Серафим был в сознании, но в концу его он впал в забытье и сподобился дивного видения.
С правой стороны постели подошла к нему Пресвятая Богородица с теми же Апостолами Петром и Иоанном, как и в первое посещение. Указав перстом правой руки на больного, Она обратилась в ту сторону, где стояли врачи и произнесла:
— Что вы трудитесь? — Потом посмотрела на отца Серафима и опять сказала Апостолам прежние слова: — Сей от рода нашего.
Видение кончилось. В это время вошел отец настоятель. Врачи предложили ему и больному «пустить кровь», омыть раны спиртом и приложить пластыри. Но батюшка отклонил все это, предаваясь на волю Божию и Пресвятой Богоматери. И вдруг исполнился необычайной радости, которая продолжалась около четырех часов. К вечеру он, неожиданно для всех, встал с постели, а в девятом часу попросил себе хлеба и квашеной капусты и подкрепился. И постепенно стал оправляться. Но следы избиения остались на нем на всю жизнь: он еще и прежде, придавленный при рубке дерева, сделался сутулым, а теперь согнулся уже совсем. И с того времени отец Серафим ходил, подпираясь топориком или мотыгою.
Пять месяцев прожил в обители подвижник. Отец Исайя и братия советовали ему оставаться здесь совсем, но он испросил благословение снова возвратиться в любимое уединение. Вскоре после этого злодеи были найдены: они оказались крепостными крестьянами из села Кременок Ардатовского уезда. Их хотели судить, но отец Серафим, узнав об этом, умолял помещика их Татищева и отца Исаию простить преступников.
— В противном случае, — заявил он отцу настоятелю, — я оставлю Саровскую обитель и уйду в другое место.
Просьбу его исполнили. Но Бог Сам наказал злодеев: сгорели их жилища. Тогда они пришли к преподобному и со слезами принесли раскаяние, прося прощения и молитв у него.
Отец Серафим простил и снова начал свою пустынническую жизнь. Но не в одних лишь подвигах и злостраданиях проходила она. Праведник не только возрастал духовно, достигая бесстрастия, этой цели безмолвия; но одновременно с этим Господь награждал Своего раба и неизреченными утешениями; и сверх всего прославлял его и необыкновенными знамениями.
Из них здесь остановимся пока и то кратко, — на чудесном подчинении ему зверей и гадов.
Человек, отпавши от Владыки Бога, лишился своего царственного владычества над миром; возвращаясь же в свое первозданное состояние, он снова получает власть над тварью. Так было с преподобным Серафимом. Есть сказание, что к келий его, как и к святому Власию, по ночам приходили разные звери и приползали змеи, и он выходил к ним и питал от своего скудного стола. Один из более близких ему иноков, посещавших его в пустыни, иеродиакон Александр, однажды даже (просил: как достает у него для животных хлеба? Спитой старец отметил, что он всегда находит и лукошке столько, сколько нужно для них.
Но особенно замечательно и трогательно описываются случаи кормления преподобным медведей. Кто из русских не слыхал об этом дивном знамении.
Несомненность его засвидетельствована многими очевидцами: о нем рассказывал тот же иеродиакон Александр, инок Петр, впоследствии — дивеевская старица Матрона, начальница Лысковской общины Александра, старица Анна и другие… Вот как рассказывает об этом Саровский инок Петр: «Привязанный любовью к отцу Серафиму, пошел я однажды в дальнюю его пустыню для того, чтобы воспользоваться душеспасительными советами старца Божия. Подходя к ней, я увидел, что отец Серафим сидит на колоде и кормит стоящего пред ним медведя сухариками, которые брал из своей келий. Пораженный этим дивным и странным явлением, я остановился за одним большим деревом и начал молитвенно просить отца Серафима, чтобы он избавил меня от страха. Тотчас же я увидел, что медведь пошел от старца в лес, в противоположную от меня сторону. Тогда я взял смелость подойти к отцу Серафиму. Старец встретил меня с радостным духом, и сказал, что если я удостоился видеть близ него этого лесного зверя, то умолчал бы об этом до его успения. После этого я всегда удивлялся чистоте души и вере праведного старца, которому и бессловесные звери повиновались; тогда как нас один их вид устрашает».
О других, более умилительных и поучительных случаях мы будем иметь еще утешение узнать дальше.
Так прошло 12 лет пустынножительства. Отец Исаия по слабости сил отказался от настоятельства и ушел на покой, желая готовиться к переходу в иную жизнь. Братия на его место решили избрать отца Серафима.
Это было уже третье предложение ему: кроме Алатыря его хотели назначить строителем еще в краснослободский Спасский монастырь. Но после подвига на камне пустынник твердо и спокойно отклонял теперь подобные предложения.
Тогда выбрали в саровские настоятели казначея обители, отца Нифонта.
Отец Исаия, глубоко любившим и почитавший отца Серафима, прежде посещал его, наслаждаясь его беседами и пользуясь духовным опытом своего же духовного сына по монашеству. Но теперь он ослабел; и тогда братия возили его на тележке в дальнюю пустыньку: так учитель уже превратился в ученика. Какой же высоты достиг отшельник! Какую, следовательно, великую пользу принесла ему пустыня!
В следующем 1807 году отец Исаия мирно почил. Отец Серафим всю жизнь хранил к нему, как и к другим своим старцам и друзьям, глубокое почитание как к угодникам Божиим:
— Когда идешь ко мне, — наставлял он впоследствии начальницу Ардатовской общины матерь Евдокию и многих других, — зайди на могилки, положи три поклона, прося у Бога, чтобы Он упокоил души рабов Своих: Исаии, Пахомия, Иосифа, Марка и прочих, и потом припади ко гробу, говоря про себя: «Простите, отцы святии, и помолитесь обо мне». Это — «огненные столпы от земли до небес».
И сам он, приходя в монастырь, сначала шел к любимым отцам своим на могилки…
Так отошли в вечность его близкие. Точно осиротел батюшка. Новый настоятель был для него далеким духовно… Это были разные по духу люди…
И отец Серафим хотел воспользоваться смертью отца Исаии, как он воспользовался кончиной и отца Пахомия: тогда он ушел из монастыря в пустынь; теперь он избирает новый дальнейший подвиг — молчальничество, по примеру Святого Арсения Великого и Иоанна Молчальника.
К тем немногим посетителям, какие все же изредка навещали его, он перестал выходить совсем. А если случалось ему с кем-либо встретиться в лесу, то преподобный падал ниц на землю и молча лежал так до той поры, пока тот не уходил.
Реже стал посещать он и монастырь: не всегда ходил туда даже и в праздничные дни.
Пищу ему раз в неделю приносили из обители: вошедши в сени, послушник произносил обычную монашескую молитву: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас». Старец внутри говорил: «аминь» и отворял келию. Сложив руки на груди, потупив лицо в землю, не благословляя даже пришедшего, он становился у дверей. Послушник кланялся ему в ноги, ставил пищу на стол в сенях. А преподобный клал туда же или кусок хлеба, или ка-пустки: это означало, что ему нужно дальше. Брат снова кланялся в ноги, просил молитв и уходил, не услышав ни единого слова, кроме «аминь».
В сем подвиге провел отец Серафим три года. Это молчальничество было для него лишь завершительным концом его уединения. Поэтому все то, что составляло и доселе жизни души преподобного,теперь лишь усилилось, углубилось. Он весь ушел внутрь себя и ушел от мира.
«Молчание, — говорил он словами отцов, — есть таинство будущего века». Поэтому почтим и мы сей подвиг его молчанием: не будем дерзать входить внутрь скинии души его своим неопытным умом и нечистыми мыслями: там место Пречистому Духу Божию.
Приведем лишь из его наставлений слова святого Варсануфия Великого:
«Совершенное безмолвие есть крест, на котором должен человек распять себя со всеми страстьми и похотьми. Но подумай: Владыка наш Христос сколько наперед претерпел поношений и оскорблений, и потом уже восшел на крест. Так и нам нельзя прийти в совершенное безмолвие и надеяться святого совершенства, если не постраждем со Христом. Ибо, говорит апостол, «аще с Ним страждем, с Ним и прославимся» (Рим 8, 17). Другого пути нет».
И этот путь взял на себя великий святой нашего времени и прошел его до конца.
Впереди ждет его уже прославление; но крест безмолвия еще будет он нести — только в ином месте и в других, более трудных условиях — затвора в монастыре. Уйдя 16 лет тому назад в пустыню, он промыслом Божиим снова возвращается в обитель.
Круг пустыннического подвига завершился.
[1] Существует предание, будто отец Серафим, отказавшись от повышения, на мгновение поддался искушению: пожалел об этом. А святые не только боролись с греховными делами, но самые пожелания считали не меньшим злом (Мф. 5, 22 – 28). Узрев в себе эту тень самости, преподобный и решил искоренить всякую привязанность к миру; ибо «недугующий страстию и покушающийся на безмолвие» рискует погубить все свое дело (Еп. Феофан). Для этого он и взял чрезвычайный подвиг, дабы умолить Бога о прощении и победить искушение и врага.
