Преподобный Серафим Саровский. Икона нач. XX века из храма во имя святого апостола Филиппа в Новгороде
Иеромонах Павел, сосед отца Серафима по келлии, инок простой и даже простодушный, нередко исполнявший у батюшки обязанности келейника, иногда говорил ему, что от множества свечей, которые он оставлял горящими, уходя в пустыньку, может случиться пожар, тем более что келлия вся была заставлена и завалена приношениями мирян, в особенности холстами, которые могли бы легко загореться. Отец Серафим всегда отвечал на это:
— Пока я жив, пожара не будет, а когда я умру, кончина моя откроется пожаром.
1 января 1833 года, в день воскресный, перед ранней обедней старец вошел в больничную церковь святых Зосимы и Савватия, приложился ко всем иконам, поставил сам свечи и потом, во время литургии, причастился Святых Христовых Таин. В конце службы обошел всех молившихся здесь монахов, каждого, благословляя, целовал и говорил:
— Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте: нынешний день нам венцы готовятся.
— Простившись со всеми, он приложился ко Кресту, к образу Божией Матери, обошел Святой Престол и, сделав обычное поклонение ему, вышел из алтаря. Невзирая на немощность тела, он был бодр и радостен.
Брат Павел заметил (да, вероятно, и не один он), что отец Серафим трижды после литургии выходил на то место возле Успенского собора, где отметил себе камнем могилу. Он стоял там довольно долгое время и, размышляя о чем-то, смотрел в землю…
В этот день была у него в келлии дивеевская сестра Ирина Васильевна, с которой он послал в обитель двести рублей для покупки хлеба, так как к этому времени у сестер вышел весь запас. Может быть, в этот же день были у батюшки и две другие сестры, которых он сам позвал. Сестра Ксения Кузьминична рассказывала, что он «насыпал им денег в фартуки, серебра и золота, да говорит: «Во, радости мои, купите всего себе на целый год», — и назначил, по скольку четвертей круп, пшена, муки — «всего, что вам нужно». Они дивились этому и не поняли, к чему это. Только уехали покупать — вдруг весть, что батюшка Серафим скончался!»
Может быть, этим же сестрам сказал он загадочную фразу: «Засну я в Сарове, а проснусь в Дивееве»[1]. Тогда же, после литургии, был у старца в келлии иеромонах Высокогорской Арзамасской пустыни отец Феоктист. Побеседовав с ним, батюшка Серафим предложил ему остаться до следующего дня и отслужить здесь обедню. Иеромонах Феоктист спешил к родным и сказал, что не сможет служить в Сарове. «Ну, так ты в Дивееве отслужишь», — сказал старец. Иеромонах, ничего не поняв, уехал, но на следующий день он был в Дивееве, узнал там о кончине отца Серафима и действительно отслужил заупокойную литургию.
Отец Павел слышал уже поздно вечером, как старец пел у себя в келлии Воскресение Христово видевше… Светися, светися, новый Иерусалиме…, О Пасха велия и священнейшая… и другие пасхальные песнопения. Слыша этот старческий голос, слабо раздававшийся за стеной, отец Павел пришел в трепет, но все же не догадался, что этой ночью должно произойти великое событие… Песни радостного Воскресения, а не покаянные молитвы пел идущий ко Господу старец.
Рано утром 2 января отец Павел поднялся, чтобы идти к ранней обедне, и сразу почувствовал, что пахнет паленым… В сенях дым ощущался еще сильнее. Сотворив молитву возле двери отца Серафима и не получив ответа, отец Павел попробовал открыть дверь и обнаружил, что она заперта изнутри на крючок. Из щели тянуло гарью… Он не вспомнил о предсказании старца об открытии его кончины пожаром, может даже подосадовал, что старец спит, а свечи горят, и одна, видать, упала на что-то, похоже на холст, — паленого льна запах… В некотором замешательстве отец Павел вышел на крыльцо. В предутренней темноте шли иноки в храм.
— Отцы! — позвал отец Павел, — дымом пахнет, не горит ли в келлии старца Серафима?
Несколько монахов и послушников вошли в сени, где дыму стало больше, Отец Павел снова сотворил молитву, но ответа не было. Тогда один из пришедших, дюжий послушник Аникита, нажал на дверь плечом, крючок отскочил, и дверь отворилась. В маленьких сенцах, где стоял гроб, на свещнице светилось несколько огарков, а на лавке, стоящей рядом, заваленной холстами (тут было и несколько книг), один свиток сильна тлел и дымил от упавшей на него свечи, но огнем не горел. Кто-то принес в шапке снегу и загасил холст. В самой же келлии было темно и тихо. Все подумали, что старец, утомившись от ночного бдения, спит, хотя такого, как они все хорошо знали, не бывало… В двери тем временем входили другие монахи узнать, что тут такое…
Отец Павел и послушник Аникита, перекрестившись, осторожно вошли в темную келлию — здесь тоже пахло дымом… Взяв свечу, отец Павел стал осматривать келлию и увидел отца Серафима в углу перед малым аналоем, на котором лежало Евангелие. Здесь тоже упала свеча со свещницы — и верхние листы Евангелия слегка тлели… Отец Серафим стоял на коленях, чуть-чуть сгорбившись, со сложенными крестообразно на груди руками… Отец Павел слегка потрогал его за плечо, но тут уже понял, что великий старец отошел ко Господу. В таком же положении скончался некогда в Китаевской пустыни благословивший его на иночество старец Досифей, предрекший ему, что он окончит дни свои в Саровской обители.
Вскоре пришел игумен Нифонт. Тело почившего старца вынесли в келлию иеромонаха Евстафия, там приготовили его по монашескому чину, положили ему на грудь, как он желал, финифтяную икону явления Богородицы Преподобному Сергию, и в дубовом гробу, который он сам себе приготовил, перенесли в соборный храм. В это время уже вся обитель взволновалась, иноки сходились в храм.
Скорбная весть быстро распространялась по окрестностям монастыря, люди шли и ехали со всех сторон, с плачем и воплем бежали из Дивеева осиротевшие сестры… Дивеевская сестра Прасковья Ивановна, которой отец Серафим дал двести рублей на покупку хлеба, купила его и возвращалась в обитель, но на пути узнала о кончине старца и, повернув лошадь, помчалась вместе с купленными мешками в Саров…
Иеромонах Феоктист, не пожелавший по просьбе отца Серафима остаться в Сарове, ехал ночью домой, ночевал в деревне Вертьяново, а утром при проезде через Дивеево что-то случилось с его санями, он остановился в общине и вскоре узнал о кончине батюшки Серафима. Отец Василий Садовский был в отъезде по должности благочинного, и сестры предложили отцу Феоктисту отслужить панихиду об упокоении души старца Серафима. Тут-то он и вспомнил слова старца: «Ну, так ты в Дивееве отслужишь!»
Восемь дней гроб отца Серафима стоял открытым — тело не поддавалось тлению и благоухало. Тысячи людей за эти дни простились с ним. В день погребения, 9 января, в соборе было столько народу, что свечи едва горели от духоты. Отпевание совершал игумен Нифонт. Гроб был опущен в могилу с правой стороны алтаря Успенского собора рядом с могилой Марка-молчальника.
Николай Александрович Мотовилов узнал о смерти святого старца в Воронеже 2 января, в самый день кончины, от епископа Антония, душе которого возвестил о ней Господь. Мотовилов выехал из Воронежа не сразу и, проведя в дороге целую неделю, прибыл в Саров через два дня после похорон. Игумен Нифонт благословил его Евангелием, принадлежавшим старцу, — тем, которое немного обгорело в ночь его кончины. Отдал он ему также кипарисовый образ Богоматери, благословение старцу от его родительницы, а также кипарисовый крестик, вырезанный самим старцем и обложенный серебром из того рубля, который дала ему она же, отпуская его еще юношей в Киев. Большой же медный крест, также благословение матери, а, также икону Богородицы «Всех Радостей Радость» игумен Нифонт отдал дивеевским сестрам, как и ближнюю пустыньку, которую они, разобрав, перевезли к себе. А дальнюю пустыньку купил Мотовилов. Он приказал и ее разобрать, перевезти в Дивеево и там собрать на утешение сиротам батюшкиным. Он приложил все усилия для того, чтобы к ним попали и многие вещи, оставшиеся после старца.
Ксения Васильевна, бывшая послушница Елены Васильевны Мантуровой, вспоминала, что «после смерти-то батюшки много тоже кой-чего осталось у нас после него, родимого: вся одежда, что была, нам досталась — епитрахили две, нарукавники, шуба, кафтан, камилавка, шапочка (вот больным-то и надевают на голову, ну и проходит боль-то), полумантия, сапоги, башмаки, лапти, рукавицы и топор и все, все после батюшки. Есть у нас также четки, им самим сделанные из дерева, так вот мы все на бесноватых-то их надеваем, и много раз случалось, как наденут их на них-то, они и не смогут выносить их, так и разорвут и бросят, а потом и выздоровеют; оттого вот много из них потеряно, а уж как бережем».
Большой железный крест, который старец носил как бы вместо вериг под рубахой, остался в Саровской пустыни. Два кувшина, в которых старец носил воду, подарены были неким «господам Тепловым», просившим у игумена Нифонта «что-нибудь» из келлии старца. Волосы отца Серафима, два раза после болезней слезавшие с него целой шапкой, одни остались у саровского старца Феодосия, другие — у дивеевской сестры Ксении Васильевны. Оба камня, на которых старец молился тысячу ночей и тысячу дней, переправлены были в Дивеево, причем колоссальный лесной камень был расколот на несколько и на отдельных кусках его писались иконы. Одна часть оставлена была на своем месте, но паломники сильно уменьшили и ее, отбивая на память осколки (потом и последний остаток был перевезен в Дивеево). Кожаная полумантия через одну из сестер, ездивших в Петербург, попала в царский дворец и благодаря ей в 1860 году совершилось исцеление маленькой великой княжны Марии Александровны, которую врачи уже отчаялись спасти. Эта же мантия облегчила страдания умиравшей императрицы Александры Феодоровны.
Нетрудно представить себе, в каком горе пребывали дивеевские сестры, лишившиеся своего старца, поистине отца родного, «породившего их духом». С ними был духовный их отец Василий Садовский, ученик Серафимов, который старался во всем исполнять волю покойного старца. Однако невидимое присутствие отца Серафима в Дивееве ощущалось всеми очень явственно: батюшка и по смерти своей не покинул их. Сестры во всем мысленно спрашивали благословения у него и часто по его завету ходили к нему на могилку, припадали к земле и все, как и просил он их, как живому, рассказывали ему. Вечером сестры садились за общую работу в кружок и без конца вспоминали все, что связано было у них с покойным батюшкой.
Так, сестра Ольга Михайловна Климова, дворянка, рассказывала, что в то время, как она несла послушание «лошадницы» и возила лес и дрова, отец Серафим дал ей тысячу рублей и сказал:
— Это, матушка, на устройство и обзаведение у вас большой келлии для Высокой Госпожи, которая будет жить у вас! Надо все приготовить для Нее, ты вот и смотри, матушка, чтоб у вас все было готово. А когда прибудет Она, то вы все и служите Ей, а Глафира Васильевна пусть за Ней и походит. Глафира Васильевна, калмычка, высокой жизни подвижница была.
Ольга Михайловна рассказывала, как она, закупив лес, стала сама его перевозить. Однажды лошадь ее уперлась, не пошла в гору, и она попросила прохожего мужика помочь. Он помог, и сестра дала ему двадцать копеек. Батюшка же, когда увидел ее в следующий раз, спросил:
— Что, матушка, ладно ли все у тебя возится там?
— Ничего, — ответила она, — за вашими молитвами, батюшка, все ладится, слава Богу, да только вот лес-то лошади не берут в гору!
— То-то, матушка, я ведь знаю, ты свои двадцать копеек отдала, вот на-ко возьми.
— Что это, батюшка, зачем мне?
— Нет, нет, никак нельзя, бери, бери, мне должно свои деньги для Госпожи-то платить, чтобы все там мое было бы готово.
Корпус был выстроен.
— И мне было чудно, — рассказывала Ольга Михайловна, — какая же это Госпожа Великая поселится в нем с нами. А вот скончался батюшка, и игумен Нифонт призвал к себе отца Павла, отдал ему икону чудотворную Царицы Небесной «Умиление», перед которой отец Серафим всегда молился, и приказал отдать ее мельничным. «Она туда им надлежит!» — сказал игумен. И тогда разъяснились слова батюшки, когда принесли в новую келлию Владычицу нашу.
А сестра Глафира Васильевна стала ходить за ней, украшать ее с молитвой цветами да ночи проводить перед нею, по тысяче раз и более с поклонами, читая Богородице Дево, радуйся…
Вот о какой Высокой Госпоже говорил старец.
В продолжение семидесяти лет совершались чудеса по молитвам старца Серафима. Он еще не был прославлен Церковью, но народ почитал его за святого и видел тому множество доказательств. Еще не иконы, но изображения отца Серафима распространились по всей Руси, и не было человека, который не знал бы о нем. В 1895 и 1897 годах Тамбовский Преосвященный представлял в Святейший Синод произведенное особое комиссией расследование о чудесах, явленных по молитвам отца Серафима, тогда их набралось около ста. А с сентября 1902-го по октябрь 1903-го их совершилось еще 147 (по сводке, изданной в 1904 году).
В 1902 году Царь-мученик Николай Александрович выразил желание, чтобы Синод довел дело прославления старца Серафима до конца.
В начале 1903 года Священный Синод определил признать его в лике святых, а всечестные останки его — святыми мощами. 19 июля 1903 года совершено в Саровской пустыни торжественное прославление старца Серафима в присутствии всех членов царской семьи. Эти торжества сопровождались многочисленными исцелениями у источника преподобного Серафима в ближней пустыньке его, а также и у святых мощей старца. Стечение народа в Саров было неслыханное: все окрестности были заняты бараками и палатками, там было устроено много временных часовен. Казалось, вся православная Россия собралась на прославление дивного старца Серафима.
В слове, сказанном после литургии в Успенском соборе 19 июля в присутствии императора Николая Александровича и его супруги Александры Федоровны, Казанский архиепископ сказал, что «отныне высоко поставлен на свещнице Церкви Православной дивный светильник, своим неземным уже светом согревающий сердца, просвещающий умы и верно озаряющий неложный путь, по которому должны идти ищущие духовного возрождения».
В «Богословском вестнике» за июль-август 1903 года архимандрит Евдоким (позднее епископ Волоколамский) в статье о саровских торжествах («У мощей преподобного Серафима Саровского») писал: «К бедному и убогому пустыннику саровских лесов теперь пришли во главе со своим Царем князья, вельможи, бояре, богачи, ученые мужи, архипастыри, пастыри, иноки, инокини, бедняки, убогие, старцы, дети, юноши, девы, старицы, отцы, матери… Кто их собрал сюда? Собрала их сюда Правда Божия, воплощенная в жизни убогого старца Саровского. Как и чем иначе можно было бы привлечь столь многочисленных гостей святому старцу?.. Русские люди пришли в Саров, чтобы поклониться здесь Правде Божией, чтобы исповедовать и засвидетельствовать свою горячую веру в нее! Храни же эту веру в Божию Правду на земле, храни дух мирный! Не поддавайся никаким обольщениям. Будь тверд и непреклонен. Учи тому же и детей своих. И благо будет тебе. Если же ты забудешь свои заветы, то погибнешь с проклятиями в кровавой борьбе за свое существование».
Помолимся, братия и сестры, скоропослушному заступнику за Россию и народ православный: Радуйся днесь, вся Российская земле, и святая обитель Саровская, веселися. Верных же множества, стекшеся днесь, прославим преподобного отца, пастыря и учителя, Богомудрого наставника заблуждшим, скорого всех болящих целителя, Российския земли великое украшение, егоже похваляюще, сице рцем: преподобне Серафиме, спаси нас молитвами твоими!
Дивен Бог во святых Своих!
Аминь.
Составил Виктор АФАНАСЬЕВ
[1] Понятную нам сегодня, после второго обретения мощей преподобного Серафима
