Беседуя с мирянами, батюшка проявлял неестественную чуткость к душевному состоянию каждого: точно он в самом себе видел чужую душу. И потому его советы были не общими наставлениями, а отвечали на затаенные чувства и мысли посетителей. И другим он после советовал приспособляться к людям:
— С человеком душевным надобно говорить о душевных вещах; с человеком же имеющим разум духовный, надобно говорить о небесных предметах. А иной раз о духовном и совсем не нужно говорить: «особенно, когда в них не примечается и желания к слушанию».
Но так как к нему-то самому приходили люди с раскрытою душою, то и батюшка открывал им не только свою любовь, но и самую душу. И тогда из него изливались мудрые и спасительные советы. «Нередко, — пишет составитель летописи, — он открывал «самые сокровенные помыслы» посетителей; и тогда «потоки слез вырывались и у таких людей, которые имели твердое окамененное сердце». И все уходили от него с назиданием, иногда на всю их жизнь.
По его, или лучше сказать — общехристианскому учению, спасаться и должно, и можно во всяком звании и состоянии. Так говорит и Великий Апостол Павел:
— Каждый поступай так, как Бог ему определил, и каждый, как Господь признал; так и я повелеваю по всем церквам… Все — в соблюдении заповедей Божиих. Каждый оставайся в том звании, в котором признан. Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся. Ибо раб, признанный в Господе, есть свободный Господа; равно и призванный свободным есть раб Христов (I Кор. 7, 17—22).
Поэтому мы в житии и наставлениях преподобного не видим ни умаления брака, ни безусловного восхваления монашества; ни унижения богатых, если они — смиренны и благочестивы; ни предпочтения бедных, если те не возвышаются духовною жизнью. Воистину «все — от соблюдения заповедей Божиих».
Духовные, чиновники, военные, больше — крестьяне, купцы, идут к нему; и всех их равно приветливо и серьезно принимает отец Серафим; всем дает нужные наставления, утешение, ответы.
Прежде всего: сколько людей приходили к нему с вопросом о браке, а иногда о монашестве. И с какою верою он решал их недоумения: точно Всевидящее око Божие глядело в нем. И притом нередко решал не так, как думалось вопрошавшим. Вот несколько поразительных примеров.
Однажды посетили его две девицы: одна молодая, из купеческого рода; а другая уже — пожилая, из дворян. Последняя стремилась к монашеству, но родители не благословляли ее на это; а другая и не помышляла о монашестве. По прозорливый угодник Божий дал им советы, совсем обратные их намерениям. Дворянку настойчиво увещевал идти в брак:
— Брачная жизнь, — говорил он ей, — благословенна Самим Богом. В ней нужно только с обеих сторон соблюдать супружескую верность, любовь и мир. В браке ты будешь счастлива; а в монашество тебе нет дороги. Монашеская жизнь — трудная, не для всех выносима.
А юной девице батюшка велел поступать в монашество и даже назвал ей имя монастыря, в котором она будет спасаться. Понятно, что обе посетительницы были недовольны беседою и ушли от старца разочарованные. Но впоследствии все случилось именно так, как предсказал отец Серафим.
Мысль о благословенности брака батюшка повторял часто своим посетителям. Пришел к нему один юноша с просьбой благословить его поступить в монастырь, Но преподобный, испытывая его твердость и укрепляя в добром намерении, сказал намерении, сказал намеренно о браке:
— Не все могут вместить это; и на это принуждения от Господа нет. Но, — тут же и прибавил прикровенно, — все возможно верующему… Останься в миру, женись; не забывайте с сожительницею общения, страннолюбия; держитесь тех добродетелей, которые будут поминаться на Страшном суде Божием, по Святому Евангелию: взалкал, и дасте Ми ясти; возжаждал, и напоисте Мене; наг бех, и одеясте Мя… Вот в чем ваше спасение! И еще приложите чистоту, храните (от общения) среды и пятки, и праздничные и воскресные дни. За нехранение чистоты, за несоблюдение среды и пятка супругами дети родятся мертвыми; а за нехранение праздников и воскресных дней жены умирают родами.
Юноша возвратился домой; но от советов батюшки еще более воспламенился желанием иночества и через полтора года вступил в Саровский монастырь.
Иногда отец Серафим неожиданно связывал судьбу людей, никогда прежде не видавших друг друга. Один офицер пришел просить благословения на вступление в брак… Батюшка сказал ему, что его невеста — уже здесь, на гостинице. Скоро пришла к нему и эта девица, тоже за благословением на брак, имея в виду уже определенного человека.
— Нет, твой жених здесь, в Сарове, — ответил ей старец.
Молодые люди познакомились, а потом оба пришли к угоднику Божию, и он благословил их к венцу. Брак был весьма счастлив.
Часто видел отец Серафим, что будет с семьями в будущем. Отец поднес под благословение ему свою дочку — ребенка. Отец Серафим, взглянув на нее, сказал:
— У нее путь трудный: выйдет за такого мужа, что и Бога знать не будет.
Другой случай. Приехала к батюшке молодая купчиха из Елатьмы, Е. П. Гусева.
Он взял ее за руку, ввел в келию и, поцеловав в голову, сказал:
— Эта голова много горя увидит! В горести зачнешь и в радости всех пожнешь.
Так и сбылось.
— Детей у меня было много, — рассказывала она после, — а он притчей предсказал мне правду: вырастила их, всех поженила и всех же схоронила. И сама осталась теперь одна на белом свете.
Вступившим в брак отец Серафим повелевал не расходиться, как бы ни было трудно, или даже — под предлогом девственной жизни впоследствии. Был такой пример.
Некие Т-вы разошлись между собою и развели детей. Муж заехал в Саров к отцу Серафиму. Как только батюшка увидел его, стал строго обличать и, необычно для него грозно, начал приказывать
— Зачем ты не живешь с женой! Ступай к ней, ступай!
Обличенный муж послушался батюшки, воротился к жене; и остальная их жизнь прошла в единении и согласии.
Впрочем, известны два случая, когда отец Серафим благословил на вступление в монастырь семейных людей; но это было в особых условиях.
Один благочестивый посетитель монастыря дал обет принять иночество. Но возвратившись домой, вступил в брак и уже имел двоих детей. Однако совесть не давала ему спокойствия, и он, по совету саровских монахов, обратился к преподобному старцу. Увидя его вышедшим из келии с заступом в руках, посетитель бросился к нему в ноги, умоляя дать совет и благословить снова на желанный иноческий путь. Отец Серафим выслушав все, сказал:
— Если ты точно по обету своему исполнишь все иноческие правила, то гряди с миром в путь твой.
Потом старец благословил просителя, и тот ушел домой, предоставив все прочее на волю Божию. Вскоре у него умерла жена, а за нею и дети. Похоронив их, покаявшийся грешник пришел в Саров, постригся в монашество и кончил свою жизнь примерным подвижником.
В другой раз одному купцу отец Серафим сам сказал: «оставь мир». После долгого раздумья муж стал уговаривать жену уйти в монастырь с дочерью, чтобы потом и он мог сделаться иноком. Но жена не желала этого и стала ссылаться на неустроенность родителей, а потом и прямо заявила, что у нее нет никакого желания идти в монастырь. Но скоро померли и старички родители, и сама жена; а отец с дочерью разошлись по разным монастырям. Впоследствии его постригли с именем Мелхиседека.
Но такие случаи были крайне редки. А большею частью отец Серафим давал наставления: как жить в семье. Часть этих советов мы уже слышали. Приведем еще и другие. Велел он больше заботиться о воспитании души детей, чем о привитии им разных знаний; хотя и этого не отрицал батюшка. Некий Богданов спросил его: учить ли детей иностранным языкам и прочим наукам? Отец Серафим сказал:
— Что же худого знать что-нибудь?
— Я же грешный, — пишет Богданов, — подумал, рассуждая по-мирскому, что нужно, впрочем, ему самому быть ученым, чтобы отмечать на это. Но тотчас же услышал от прозорливого старца обличение: «где же мне, младенцу, отвечать на это против твоего разума? Спроси кого поумней!»
А вот назидательный рассказ для родителей, которые заботятся о религиозном воспитании своих деточек.
— В 1829 году, — сообщает ротмистр Африкан Васильевич Теплов, тоже один из преданных ночи га гелей и друзей Преподобного, — летом поехал я в Саров сженою и детьми. Дорогою жена моя, видя, что старший сын наш, котрому было около 10 лет от роду, занимался исключительно чтением священных книг, не обращая никакого внимания на окружающее, начала жаловаться, что дети наши — слишком уже привязаны к одним только священным книгам, и что они вовсе не заботятся о своих ypoкax, о науках и о прочем, необходимом на свете. По прибытии в Саров мы немедленно пошли к отцу Серафиму и были им приняты очень ласково. Благословляя меня, он сказан, чтобы мы пробыли здесь три дня. Благословляя мою жену, произнес:
— Матушка, матушка! Не торопись детей-то учить по-французски и по-немецки, а приготовь душу-то их прежде; а прочее приложится им потом (Мф. 6, 33).
— Благословляя же обоих детей наших, удостоил назвать старшего «сокровищем своим». Так обличил праведный старец несправедливый ропот жены моей.
Сам батюшка любил детей, эти райские цветы. Рассказывается несколько умилительных случаев из жизни его.
Симбирская помещица Е. Н. Пазухина приехала в 1830 году посетить батюшку. А когда она подошла к келии его, то оказалось, что она была заперта изнутри: старец не принимал. Пробовали некоторые творить молитву монашескую («Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас»); но дверь не отворялась.
— Наконец, — передает посетительница, — я обратилась к стоящей подле меня, у самых дверей, даме с маленькою девочкой, чтобы она заставила малютку сотворить молитву, говоря, что она — всех нас достойнее. И только что малютка сотворила молитву, как в ту же минуту дверь отворилась.
Подобный случай произошел в другой раз в пустыньке. Народ собрался туда, чтобы повидать батюшку и получить от него хоть бы благословение. Но святый старец на этот раз почему-то решил никого не принимать и незаметно из келии своей вышел в лес и спрятался в высокой траве. Среди посетителей в это время была Аксакова с детьми. Не смея сами тревожить старца и даже искать его, богомольцы научили невинных деточек ходить по траве и звать батюшку откликнуться. Скоро они открыли скрывавшегося Божиего угодника; но он начал им делать знаки, чтобы они не выдавали его. А невинные и обрадованные находкой деточки еще сильнее стали звать ждавших его посетителей; и батюшка с радостной улыбкой встал из травы, подошел с любовью к своим невинным «предателям», которые без всякой бонами, как чистые сердцем, обступили его и стали ласкаться к такому же Божиему дитяти (Мф. 18, 3—4). Тут уже подошли и взрослые.
Иногда батюшка брал детей на руки свои.
— В первый раз была я, — рассказывала дивеевская сестра Анастасия Протасова, — у старца Серафима еще малолетнею вместе с моими родителями… Во второй раз я была у него семи лет от роду с матерью и дивеевскою Ириной Прокопьевной. Он… благословил нас и приказал приложиться к образу Божией Матери. А как я не могла достать образа, стоявшего на столе, то он сам поднял меня и дал приложиться к Царице Небесной.
В это посещение батюшка предрек уже ей, что она будет монахиней в Дивееве. На 16-м году отец Серафим прямо сказал ей: «тебя Божия Матерь семи лет избрала» в инокини. Когда же к нему принесли еще трехлетнего брата ее Ивана, то батюшка взял его из рук няньки и, «подавая мне, — вспоминает Протасова, спросил:
— У вас есть сад? — я отвечаю ему: «Есть». Тогда он сказал: «Ты, матушка, носи его по саду и говори все: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй!» Он возмужает и будет сокровище наше вожделенное: а корми-то его сама, из своих рук». После Анастасия сделалась сестрою Дивеевской обители. Рассказывала еще о ceбe некая Наталия Евграфова.
— Бывши от роду пяти лет, я была нечаянно облита кипятком… Врачебные пособия не приносили мне никакой пользы. Тетушка моя, от неосторожности которой я пострадала… обратилась в молитве к отцу Серафиму. Принеся ко мне его изображение, она дала мне наставление, чтобы я и сама призывала на помощь благодетельного старца. Изображение его поставили у меня в головах.
После этого она заснула и увидела себя будто бы в Сарове, а отец Серафим сказал ей: «Ты будешь, малютка, здорова». Боль прекратилась. Малютку повезли потом в монастырь; и она увидела все там, как ей приснилось в видении. А особенно до слез была поражена тождеством батюшки с виденным ею во сне ликом его.
— Старец ласково обратился ко мне, — рассказывает она дальше, — и сказал: «О! И малютка ко мне пришла!» — При этом он обнял меня, поцеловал в голову и долго ласкал.
После мы еще раз увидим, с какою необыкновенною нежностью святой старец встретил 12-летнюю отроковицу, ребенка — подвижницу, будущую схимонахиню Марфу.
А в заключение приведу случай, сообщенный маленьким виновником его, Я. М. Неверовым. Еще будучи мальчиком, он с своей матерью приехал из родового имения дедушки Верякуш, Ардатовского уезда, в Саров. Отправились к батюшке. Народу было много. Он по обычаю своему угощал посетителей крошеными просфорами с вином с ложки. Одна молодая дама, Засецкая, никак не хотела принять этого и все отворачивалась. Отец Серафим тогда сказал ей: «А ты пальчиком-то, матушка, пальчиком!» — то есть переложи с ложки в рот. Молодая дама рассмеялась от этих слов. Вслед за нею неудержимо начал громко хохотать и мальчик. Дама вышла; а потом мать вывела и своего веселого сына и в наказание оставила его без пищи. А через некоторое время повела его к келии батюшки просить прощения; сама же оставалась за дверями. Сотворивши входную молитву, мальчик вошел к отцу Серафиму и увидел его сидящим в гробу с книгою в руках.
— Здравствуй, мой друг, здравствуй. Что тебе надобно? — чрезвычайно приветливо обратился к нему старец.
— Матушка прислала меня просить прощения у вас в том, что я давеча смеялся над вами.
— Тебя матушка просила, — самым добродушным тоном, но с ударением на слове «матушка», сказал отец Серафим, — ну, благодари от меня твою матушку, мой друг! благодари ее от меня, что она вступилась за старика. Я буду молиться за нее; благодари ее!
— Я, сознавая внутреннюю тою виновность пред старцем, позволил себе сказать: «нет, не матушка прислала, а я сам пришел».
— Ты сам пришел, мой друг, ну, благодарю тебя, благодарю! Да будет над тобою благословение Божие!
— При этом он позвал меня к себе и, благословив, сказал: «раскаяние и грех снимает: ну, а тут не было греха. Христос с тобою, мой друг!»
После этого батюшка велел прощенному сесть на единственную скамейку возле его гроба и, открыв бывшее в его руках Евангелие, стал читать: «Не судите, да не судимы будете» и прочее из 7-й главы Евангелия Матфея. На ребенка слова Господни произвели потрясающее впечатление на всю жизнь. Батюшка с любовью отпустил смирившегося невольного шалуна: и потом всегда с ласкою встречал его при приездах к нему. Впоследствии он сподоблялся быть наблюдателем необыкновенно-умилительного причащения Святых Тайн старцем в своей келии, — о чем писалось уже ранее.
— Даже до сей поры, — заканчивает уже взрослый Неверов, — подходя к причастию и повторяя за священником слова причастной молитвы, я мысленно вижу перед собою величественный облик отца Серафима с чашею в руках.
По отношению к родителям батюшка повелевал детям хранить почитание даже и в тех случаях, когда у тех были какие-либо немощи. Так, например, один сын пришел к нему с своею матерью, которая страдала пороком пьянства. Но только что тот хотел жаловаться на слабость ее, как преподобный закрыл ему рукою уста. А потом обратился сам к бедной женщине и сказал:
— Отверзи уста свои!
Когда она открыла их, отец Серафим дунул на нее трижды. А отпуская, прибавил:
— Вот вам мое завещание: не имейте в дому своем не точию вина, но ниже посуды винной; так как ты, — сказал батюшка, обращаясь к матери, — не потерпишь более вина.
В другой раз произошла такая беседа.
— Однажды я была у отца Серафима, — рассказывает М.В.Никашина, впоследствии сестра дивеевская, — с родною своею сестрою, которая была замужем за одним священником, но овдовела. Старец, благословляя сестру мою, сказал ей: «и жизнь твоя, матушка, благословенная до самого твоего успения». На это сестра моя отвечала ему:
— Я все грешу, ссорясь с своим родителем за то, что он, сдавши свое место брату моему, сам все живет у меня.
Отец Серафим возразил ей:
— С кем же, матушка, и жить-то тебе, как не с родителем?
— У меня есть, батюшка, сын, который оканчивает ныне курс; и я на него имею надежду.
— Никакой, матушка, нет надежды, — никакой нет! — опять возразил ей старец.
Действительно, сын ее вскоре умер; и ей пришлось жить с родителем.
После семейной жизни, общей для мирских людей, батюшка давал наставления и о разных видах служения и деятельности.
Приведем несколько примеров из разных кругов общества.
Вот приезжает на Рождество 1830 года в Саровский монастырь Богданов, занимавший начальственный чиновный пост, и спрашивает батюшку:
— Продолжать ли мне службу или жить в деревне (в имении)?
— Ты еще молод, служи, — отвечал старец.
— Но служба моя — нехороша, — возразил тот.
— Это — от твоей воли, — разъяснил батюшка; потому что спасаться можно на всякой службе, во всяком деле.
В житии святого — много случаев обращения к нему за советами лиц военных. И никогда он не подал и малого намека на уничижение этого звания. Даже наоборот, можно приметить, что к ним батюшка бывал более внимателен и любезен.
Иван Яковлевич Каратаев, по нуждам своего полка в октябре 1830 года, проезжал из Курска мимо Сарова. Наслышавшись много о святости Серафима, он загорелся желанием повидать его; но его устрашила обычная для грешников мысль: «Мне казалось, — рассказывал он, — что старец торжественно обличит меня во всех моих грехах, особенно же в заблуждении касательно почитания святых икон. Я думал, что икона, писанная рукою человека, даже может быть грешного, не может быть угодна Богу».
Так и проехал мимо малодушный офицер. Но на следующий год в марте месяце он снова возвращался с солдатами своими через Саров, направляясь на войну с Польшей. На этот раз, он с неожиданной для него самого радостью, пошел к келии прозорливого старца. Народу толпилось множество. Отец Серафим, благословляя богомольцев, взглянул на офицера и позвал его за собою в келию.
— Я исполнил его приказание со страхом и любовию, по клонился ему в ноги, прося благословения на дорогу и на предстоящую войну, и чтобы он помолился о сохранении моей жизни. Отец Серафимблагословил меня медным крестом своим, который висел у него на груди; и поцеловав, начал меня исповедовать, сам сказывая грехи мои, как будто бы они при нем были совершены. По окончании этой утешительной исповеди, он сказал мне: «Не надобно покоряться страху, который наводит на юношей диавол; а нужно тогда особенно бодрствовать духом и, откинув малодушие, помнить, что, хотя мы и грешные, но все находимся под благодатью нашего Искупителя, без воли которого не спадет ни один волос с головы нашей».
Вслед за тем начал он говорить и о моем заблуждении касательно почитания святых икон:
— Как худо и вредно для нас желание исследовать таинства Божии, недоступные уму человеческому; например, как действует благодать Божия через святые иконы, как она исцеляет грешных, подобных нам с тобой, — и не только тело их, но и душу; так что и грешники, по вере в находящуюся в них благодать Христову, спасались и достигали Царства Небесного.
Затем батюшка привел и примеры почитания икон:
— Еще в Ветхом завете, при кивоте Завета были золотые херувимы; а в Церкви новозаветной евангелист Лука написал лик Божией Матери; и Сам Спаситель оставил нам нерукотворный Свой образ.
В заключение беседы батюшка сказал:
— Не нужно внимать подобным хульным помыслам, за которые вечная казнь ждет духа лжи и сообщников его в день Страшного Суда.
При прощании офицер оставил на столе три рубля; но по выходе его смутил помысл диавольский: «зачем святому отцу деньги?» Неопытен еще был в борьбе духовной воин земной. Но за то он снова поторопился прийти к великому старцу; и тот сам встретил его словами:
— Во время войны с галлами надлежало одному военачальнику лишиться правой руки; но эта рука дала какому-то пустыннику три монеты на святой храм. И молитвами святой Церкви Господь спас ее. Ты это пойми хорошенько и впредь не раскаивайся в добрых делах. Деньги твои пойдут на устроение Дивеевской общины, за твое здоровье.
Затем батюшка снова исповедал его, влил ему в уста святой воды, сказав:
— Да изженется благодатию Божиею дух лукавый, нашедший на раба Божия Иоанна!
На прощание старец сказал:
— Положи упование на Бога и проси Его помощи. Да умей прощать ближним своим: и тебе дастся все, о чем ни попросишь.
— В продолжение польской кампании, — заканчивает рассказ Каратаев, — я был во многих сражениях; и Господь везде спасал меня за молитвы праведника Своего. — Солдаты, возвращавшиеся со мною в полк, удостоились также принять его благословение; и он, делая им при этом случае наставления, предсказал, что ни один из них не погибнет в битве, — что и сбылось в действительности: ни один из них не был даже ранен.
Другому военному человеку, отцу Лодыженскому, отправлявшемуся в 1830 году и Китай и тоже смущавшемуся вопросом об иконах, отец Серафим указал на примере Св. Иоанникия Великого:
— Это был военный, весьма добрый и хороший человек. И сначала не то чтобы он не был христианин, — он веровал в Господа, — но в иконах-то заблуждался так же, как и ты.
— При этих словах он показал на меня рукою. Я был весьма поражен этими словами. Теперь я, — говорил он своим сестрам, глубоким почитательницам батюшки, — совершенно убежден в святости и прозорливости этого дивного мужа. Отец же Серафим продолжал после того милостиво беседовать со мною и давать мне наставления; особенно, чтобы я сам был милосерд, если хочу, чтобы
Господь Бог был ко мне милосерд.
Но особенно умилительный и назидательный случай произошел с одним генералом Л. Больше по любопытству заехал он в монастырь. Осмотрен здания, он хотел уже и уезжать; но встретил помещика А. Н. Прокудина и разговорился с ним. Тот посоветовал ему непременно зайти к затворнику. Самолюбивый генерал лишь с трудом согласился на это и вошел вместе с знакомым в келию старца. Батюшка устремился к ним навстречу и поклонился генералу в ноги, к немалому удивлению его. Прокудин вышел обратно; а генерал побеседовал с старцем с полчаса. Когда он выходил потом, то батюшка поддерживал его под руку; а он, закрыв лицо свое, плакал точно дитя малое. Ордена же его и фуражка в горести были позабыты им в келии; их уже потом вынес батюшка и подал генералу.
После он рассказывал, что прошел всю Европу, но в первый раз в жизни видел такое смирение; а о прозорливости даже и не подозревал никогда; между тем старец раскрыл пред ним всю его жизнь, до тайных подробностей. А когда кресты свалились с груди его, то батюшка сказал ему: «Это потому, что ты получил их незаслуженно».
Однажды пришел к нему управляющий имением одного помещика его же крепостной Н. с женою. Они стали просить у батюшки благословения на поездку в Москву к господину своему, чтобы он отпустил их на волю, или по крайней мере освободил его от трудной службы. Но отец Серафим взял управляющего за руку, подвел его к иконе Умиления Божией Матери и сказал:
— Прошу тебя ради Божией Матери: не отказывайся от должности. Твое управление — к славе Божией: мужиков не обижаешь. А в Москву нет тебе дороги. А вот — твоя дорога: я благословил одного управляющего проситься на волю по смерти господина… Когда господин тот скончался, госпожа отпустила управляющего на волю и дала ему доверенность на управление имением такую, что только себя не вручила ему.
Посетитель исполнил приказание батюшки; а впоследствии с ним самим произошло все то, что старец говорил прикровенно о другом будто лице.
К подчиненным, особенно к крепостным крестьянам, отец Серафим всегда заповедовал относиться со вниманием и жалостью:
— Не противны ли Богу законные, по-видимому, наказания? — спросил его некий начальник. И как сохранить нравственность людей, ему подчиненных?
— Милостями, облегчением труда, а не ранами, — ответил кроткий старец, — напой, накорми, будь справедлив! Господь терпит (то есть его самого), и ты прощай… Исаак, Авраамов сын, не злобился, когда у него колодцы засыпали, и отходил.
Тяжкое было то время для крестьян… И нужно было особенно настойчиво повторять о милости господ к рабам.
Но если кто-либо из крепостных уходил от своих помещиков самовольно, то батюшка не покрывал таких. Одна девушка, желая скрыться от своих господ, надела на себя послушнический подрясник, остригла волосы в кружок и в таком виде бродяжничала по миру. А когда ее узнало начальство, то она сослалась на преподобного Серафима, и надежде, что из уважения к святому старцу простят и ее. Наряжено было следствие над батюшкою: все это оказалось неправдою. А старец даже огорчился по поводу всего происшедшего и целый день не выходил из келии своей, проводя время в молитве.
Так никакое само по себе звание еще не спасает человека. В одно время к батюшке особенно силился протискаться сквозь толпу какой-то крестьянин; но какая-то сила снова отталкивала его назад. Обратив наконец на него внимание свое, отец Серафим, с строгостью, совершенно для него необычною, вдруг спросил его:
— А ты куда лезешь?
«Крупный пот выступил на лице крестьянина, — описывает очевидец, — и он, с чувством глубочайшего смирения, в присутствии всех тут бывших, начал раскаиваться в своих пороках, особенно в краже, сознаваясь, что он не достоин и явиться пред лицо такого светильника».
К воровству батюшка относился очень строго. Давая наставления своим дивеевским сестрам, он был вообще весьма умерен и снисходителен в уставе о молитвах, о вкушении вволю и пр. Но зато требовал послушания, труда и еще приказывал: никогда не держать подпавших греху воровства, а немедленно высылать таких из обители.
— Нет хуже вора, — говорил он Ксении Васильевне, — от такого — тьма грехов! Лучше уж блудника держать, матушка: ибо тот свою губит душу и отвечает сам за нее. А тот — все, и себя и ближнего губит, матушка.
Но не одних лишь простых людей, а и знатных обличал иногда батюшка, если видел, что кротостью их не спасти.
Однажды проездом из Крыма заехал в Саров некий помещик. Во время обедни он на коленях и со слезами молился пред образом Божией Матери. Батюшка в тот день был в пустыньке. Проезжему дали из монастыря послушника проводить его к старцу, но батюшка отказался принять того и сказал послушнику:
— Я умоляю тебя именем Господним, чтобы ты и впредь бегал таких людей: этот человек притворщик… Он — самый несчастный, самаый потерянный человек.
Нечего было делать: провожатый передал отказ старца и не пути в монастырь понемногу объяснил помещику причину этого. Зарыдал тогда он уже со всею искренностью и признался в своих самых нечистых чувствованиях.
Архимандрит Никон (Конобеевский), у которого батюшка при разговоре о монашестве спрашивал «не гнушается ли он брака», — записал впоследствии случай о вразумлении отцом Серафимом важного чиновника.
Прибывши из Нижнего Новгорода в монастырь с семейством, он несколько раз подходил к келии угодника, чтобы принять от него благословение; уже все члены семьи сподобились этого, и лишь одного его не впускал старец. А когда господин стучался, то отец Серафим изнутри отвечал:
— Меня дома нет, мне не время.
Так было до пяти раз. Тогда он попросил Конобеевского, в то время еще молодого семинариста, проводить его к старцу. Сотворили молитву: и батюшка тотчас открыл дверь и радушно, точно ничего и не бывало, принял чиновника и сказал ему:
— Я говорил вам через двери, что ваши-то люди и говорят приходящим к вам по нуждам своим: «Барина дома нет!», «ему не время!» ведь этим отказом прогневляя ближних, вы прогневляете Самого Бога!
Смиренно принял обличение светский генерал, поклонился при семинаристе батюшке в ноги и обещал впредь никогда более не допускать этого, нередкого в богатых кругах, но горького для бедных просителей, лживого обычая.
Иногда отец Серафим даже отвергал деньги, приносимые на построенные обители, как «нечистые и не угодные Царице Небесной». Однажды к нему пришла сестра Ксения Васильевна и, не называя личности, радостно сказала ему, будто им обещают выстроить церковь в Дивееве. А батюшка отвечал:
— А вы не слишком-то радуйтесь, да не очень-то на благодетелей надейтесь. А кто же это обещал-то тебе, радость моя?
— Да Прокудин, — отвечала Ксения.
— Это он-то? — воскликнул отец Серафим, — и не моги брать, матушка, и не надо! Он уже и мне, и Мишеньке говорил; да я не приказал, матушка. Запомни раз навсегда: не всякие деньги угодны Господу и Его Пречистой Матери! И не всякие деньги попадут в обитель мою, матушка! Мало ли что, — другие и рады бы дать, — только возьми; да не всякие-то деньги примет Царица Небесная. Смотри: какие деньги. Бывают деньги обид, слез и крови! Нам такие не нужны: мы не должны принимать их, матушка!
Так и отказал от худой жертвы недоброго помещика.
Всем заповедовал отец Серафим трудиться. Одной страннице, Марии Иконниковой, проживавшей в Томске, известный подвижник Ачинский Даниил, с гневом грозя даже палкою, запретил попусту бродяжничать по свету:
— Ступай и живи в Томске. Питайся от своего рукоделия: чулки вяжи! А когда устареешь, тогда для пропитания собирай милостыню.
Да слушай же: больше не ходи по России!
Она сначала послушались; но через полгода родственник и знакомые упросили ее сводить их в Киев. Она согласилась. На пути зашли к отцу Серафиму. А батюшки сурово взглянул на нее и громко, подобно Ачинскому подвижнику закричал:
— Зачем ты помпы по Россия?Ведь тебе брат Даниил не велел больше ходить по России! Теперь же ступай назад домой!
Мария стало было просить благословения на богомолье в последний раз, ссылать на то, что у нее и денег нет на обратную дорогу. Но отец Серафим громко закричал:
— Я тебе сказал: ступай назад! А вперед идти тебе нет благословения! Ступай, ступай обратно! И без денег довезут на лошадях до самого Томска.
Послушалась с горечью странница, оставила своих спутников, а сама направилась на Нижний пешком. В этом городе, по Промыслу Божию и за ее послушание, она нашла томских купцов и благополучно доехала до своего города.
Много бы можно и других, поучительных о мирянах, случаев рассказать здесь: но и без того повествование наше о них расширилось. Впрочем, это понятно: батюшке ведь с ними именно и приходилось больше иметь общения.
Не советовал батюшка придумывать каких-либо особых подвигов или даже необычных дел. Тот же посетитель спросил отца Серафима растолковать ему сон:
— Я видел кого-то, который приказывал мне выстроить Церковь.
Батюшка ответил:
— Это — твое собственное желание. И если Бог избрал тебя на это, и потребует нужда, то с Богом.
Мы уже видели, как батюшка неодобрительно относился к самочинному подъятию подвига юродства, когда воротил к семье и торговле одного такого мнимого подвижника, с веригами, босого, без благословения бросившего свое дело и начавшего бродяжничать: «Мню, — сказал ему отец Серафим, — что весьма хорошо торговать-то хлебом»… И в другой раз говорил он:
— Из юродивых едва ли один отыщется, чтобы не в прелести находился. И погибали. Или вспять возвращались. Старцы наши никому юродствовать не позволяли. При мне один только обнажил юродство, запел в церкви кошачьим голосом; старец же Пахомий в ту же минуту приказал юродивого вывести и проводить за монастырские ворота. Три пути, на которые не должно выходить без особого звания: путь затворничества, юродства и путь настоятельства.
Из жития самого преподобного известны лишь всего два-три случая, когда он благословлял на этот подвиг юродства: блаженную Пелагею Ивановну Серебренникову (о ней упомянем далее), Параскеву Семеновну Мелюкову и еще одну монахиню. Впоследствии в Дееве подвизалась известная под именем «Паши Саровской» юродивая, которую в миру звали Ириною, они была крепостною у помещиков Булыгиных Спасского уезда. Вот и только за целое столетие. Да и те жили в монастырях. А в миру нужно жить, как живут все, обычно, стараясь спасаться каждым и своем положении, И мы видели: сколько необыкновенных мирян светилось вокруг отца Серафима, как маленькие звездочки вокруг великой звезды!
Но зато старец всюду проповедовал смирение, покорность с кротостью и особенно любовь и милосердие.
Находящимся в монастырях отец Серафим, согласно общему отеческому наставлению, советует послушание как путь к смирению; а смирение — смерть страстям. «Отвергни волю свою назад и блюди смирение во всем житии твоем — тогда спасешися. Смирение и послушание суть искоренители всех страстей и насадители всех добродетелей» (Варсонофий Великий. Отв. 309 и др.). Как сукно белильник колотит, топчет, чешет, моет, и оно делается бело подобно снегу; так и послушник, терпя унижения, оскорбления, поношения, очищается и делается как серебро чистое, блестящее, огнем разжженное (Ант. ел.113).
И хотя эти слова сказаны были для послушников, но в некотором смысле весь мир Господь устроили так, что приходится кому-либо повиноваться по необходимости: подначальные — начальникам, дети — родителям, жены — мужьям и т. д. И везде приходится смиряться и ломать свою волю, подчиняя ее воле других. Даже с детьми родными приходится смиряться матери, чтобы не раздражиться, когда не нужно, н не пожалеть наказать, когда следует; а сколько требуется терпения, страданий во время воспитания, болезней, исправления пороков детей! А иногда внешние обстоятельства жизни складываются трудно, бедственно… Везде нужно смирение и терпение… А иной раз Господь и в миру посылает какого-нибудь человека, который побуждает, по воле Божией, ломать и сокрушать нашу гордыню… И вообще нужно так сказать: никто в мире не оставлен попечением Господним о спасении его; а спасение без смирения — невозможно. И потому нужно лишь внимательно примечать: как именно Господь в настоящий вот момент смиряет меня! И этот Божий урок и следует тотчас принимать к исполнению, не ожидая другого, не отменяя этого, не придумывая своих якобы лучших путей ко спасению: Господь уж лучше знает, что нам, грешным, именно сейчас и нужно, и наиболее спасительно. А то, что мы сами промышляем, большею частью только отвод врага от нужного и полезного делания Божия; хотя нередко эти отводы прикрыты советами «лучшего»: недаром и пословица говорит: «Лучшее — враг хорошего».
А если и нет прямых руководителей и опытных старцев, то мирянин имеет всегда при себе помощника. Упоминаемый Богданов, заранее заготовивший батюшке целый ряд вопросов, спросил его и о духовных советах:
— Можно ли ввериться учению других?
Отец Серафим отвечал:
— Довольно одного Ангела-Хранителя, от святой купели нам данного.
Впрочем, тут же прибавил и о советниках:
— Если ярость в ком и есть, — не слушай. Если девство кто хранит, — Дух Божий таких принимает (следовательно, нужно им внимать). Однако же сам разум имей. И Евангелие читай.
И при этом дал целый ряд простых наставлений, которые известны всякому:
«Не забывай праздничных дней. Будь воздержан. Ходи в церковь, — разве немощи когда (не дозволят). Молись за всех; много этим добра сделаешь. Давай свечи, вино и елей в церковь: милостыня много тебе блага сделает».
Да не унывают же и миряне! Не напрасно же их называл батюшка отрадными именами: «радость моя», «сокровище мое», «батюшка», «матушка».
Некоторые лица из мирян пользовались высоким почитанием даже у самого батюшки. Из их числа, между прочим, он выделял некоего священника села Бусурман Симбирской губернии отца Алексия Гневашева:
— Сей человек, по своим молитвам за души христианские, подобен свече, возжженной пред престолом Божиим. Вот труженик, который, не имея обетов монашеских, стоит выше многих подвижников.
Да и отец Василий Никитич Садовский, столь близкий сотаинник отца Серафима, был семейным. А между тем как его любил батюшка! И жену его называл почтительным славянским словом «подружье»; посылал ей от себя сухариков, оставшихся после явления Божией Матери (1830 год, после Успения); предсказал о смерти обоих:
«Подружье-то твое, — записал его слова отец Василий, — ранее тебя отойдет ко Господу! — сказал мне батюшка Серафим. — Через два года после нее уйдешь и ты, батюшка! Ты помни: двенадцать, а ты, батюшка, тринадцатый! И вот что заповедую тебе: как умирать-то будешь, то чтобы тебе лечь с правой стороны алтаря Рождественской церкви, а Мишенька (М. В. Мантуров) ляжет с левой. Так и вели похоронить тут. Вот хорошо и будет, батюшка: ты-то с правой, а Мишенька с левой, а я у вас посередке. Вместе все и будем».
